Невидимая Россия - [7]

— Помогите мне ее осмотреть.

Павел наклонился к неузнаваемо несчастному телу. Это уже не была мать, подавляющая окружающих непреклонной волей — это было что-то совсем другое, жалкое и бесконечно дорогое своей абсолютной беспомощностью. Это что-то тряслось мелкой дрожью и было невесомо от худобы.

— Да, я ошибся, — с трудом проговорил доктор, поднимаясь, — это брюшной тиф. Перевозить в город ее в таком виде уже нельзя. Всё дело в уходе… — доктор с недоверием посмотрел на Павла.

— Хозяйка и я не отходим от нее, но мы оба очень неопытны.

Доктор колебался.

Я останусь здесь до завтрашнего утра, но большего, к сожалению, сделать не могу. Попробуйте найти где-нибудь сестру.

— Я уже послал дочку хозяйки в Москву к родственникам с письмом — завтра должны привезти кого-нибудь.

Доктор покачал головой.

— Трудно в таких условиях что-либо сделать.

Шесть верст от шоссейной дороги, осенняя распутица…

Сказав это, он вышел.

Толстое лицо хозяйки высунулось в дверь.

— Ну что, Павлуша, что дохтур-то сказал?

— Плохо, но надежда не потеряна.

— Приляг, Павлуша, а я посижу. Приляг, смотри какой сам-то стал! Приляг, а то свалишься, что тогда будем делать?

— Ничего, Марья Петровна, мне спать не хочется. Идите отдыхайте, вы должны работать. Я всё равно от нее не уйду.

Марья Петровна тяжело вздохнула и вышла. Коричневатые бревна стен слабо отражали блики притушенной керосиновой лампы. Справа от постели, перед большим черным киотом, полным незамысловато написанных угодников, теплилась лампада. На белой подушке продолжало метаться неузнаваемое лицо. Павел наклонился и переменил компресс на пылавшем лбу. Стон усилился.

Мама! Павел припал к горячей руке. Она не ответила на ласку. То, что так недавно было Верой Николаевной, жило своей особой, таинственной жизнью. Непонятный разговор с кем-то делался всё оживленнее — там решалось что-то неизмеримо более важное, чем всё, о чем можно было говорить с сыном.

Господи, неужели конец, неужели она умрет, не приходя в сознание? Как я мог допустить столько ошибок!

* * *

Прошло три года после похорон Патриарха и инсценировки суда над старой школой, толкнувшей Павла на путь нелегальной борьбы. Первые усилия не дали значительных результатов. Павлу, Николаю и Михаилу удалось создать только несколько групп, занятых самообразованием. Отсутствие квартир для нелегальных собраний в перенаселенной до отказа Москве, рост террора и слежки — всё это затрудняло их работу.

Один член организации уже был арестован, другой застрелился, не вынеся нажима ГПУ, хотевшего сделать его осведомителем. Следователь пригрозил арестом больного отца в случае дальнейшего сопротивления, и Анатолий предпочел умереть.

Летом 1927 года Павел кончил среднюю школу и с большим трудом поступил в университет. Тем же летом пережил первую любовь. Павел с матерью и Ната жили на даче, в подмосковной деревне. Сдав в августе экзамены в Первый Московский Государственный Университет, Павел радовался, что может спокойно провести с Наташей еще неделю. Внезапно Вера Николаевна почувствовала себя плохо. Надо было сразу переехать в Москву, но Павлу так хотелось пожить еще на даче с любимой девушкой. Вера Николаевна уже давно страдала от ухода сына в новую жизнь, к другой женщине. Матери часто ревнуют своих сыновей — это быт, а не трагедия. Потом всё прекрасно улаживается, — думал тогда Павел.

Еще весной Павел случайно слышал, как Вера Николаевна рассказывала своей сестре Лиде поразивший ее сон: Вере Николаевне снилось, что она идет одна по заброшенному парку. Впереди длинная липовая аллея, кругом никого. Вдруг в конце аллеи появилась фигура в белом. Она быстро приблизилась. Какое знакомое лицо!.. Да, конечно, это покойная сестра Нина. Нина подошла совсем близко. Выражение лица у нее было строгое и величественное. «Нина, это ты?» — вскрикнула Вера Николаевна. «Пойдем со мной… пора…», — тихо сказала Нина. Осенние листья с легким, сухим шелестом, кружась, падали на землю.

— Я знаю, я умру осенью, — сказала Вера Николаевна.

Обычный женский сон — подумал тогда про себя Павел.

Около станции на даче жил хороший московский доктор. Павел сразу же привел его к матери. Когда Вера Николаевна заболела, Павлу так хотелось, чтобы болезнь оказалась несерьезной. Доктор осмотрел больную и сказал, что это простуда, что не совсем неблагополучно в легких и надо полежать неделю в постели. Павел с Натой ездили в Москву за лекарствами — это дало им возможность провести целый день вместе.

Мама скоро поправится, мама привыкнет к Нате, — успокаивал себя Павел. Неделя прошла. Вера Николаевна чувствовала себя лучше, хотя слабость и неожиданные скачки температуры еще продолжались. Семья Наты уехала в Москву и Павел остался вдвоем с матерью. Вере Николаевне стало значительно лучше и она начала ходить по комнате. Павел иногда заходил в заброшенный парк, к заветному пруду, где так часто встречался с Натой. Кусты наполовину обнажились и не было уже прежней тайны в заросшей с обеих сторон дорожке. Парк попрежнему был величав и заброшен, дорожки аллей шуршали от густого слоя золотых листьев. Было пусто и одиноко. Павел вспомнил сон Веры Николаевны и ему стало жутко. «Самое страшное, когда организм перестает сопротивляться болезни!»