Немота - [66]

— Давно это?

— В крайней форме — с зимы. С декабря, если точно. Запустилось прошлым летом, усугубилось после осенней поездки, а к декабрю достигло потолка.

— Жутко, если честно, — признался я, не без горчинки в голосе.

— Знаю. Всё упирается в самооценку, а она у меня толщиной с мандариновую цедру.

— Чего ты конкретно боишься? Негативной оценки?

— Негативной оценки. Непринятия. Не знаю, — ответила она, по-детски сорвав одуванчик. — Я вёдрами нахлебалась людского яда, так что ничего доброго уже не жду. При этом мне не безразлично отношение к себе — вот в чём дилемма. Привыкла с детства смотреть на себя не через свои окуляры.

— Забить не получается?

— Если б могла, забила. Но как видишь, с пофигизмом у меня туго.

— Во-первых, — начал я, опустившись на хлопковую поверхность. — Те люди, что тебя обидели, не стоят и доли твоих переживаний. Ни мать, ни отец, ни какие-то левые твари из школы, из института, с улицы. Это их проблема. Их ограниченность и недовольство жизнью, собой. Ты тут не при чём.

— Считаешь, я не понимаю? Сбой в более глубинных механизмах.

— Механизмы можно отладить, грамотно подобрав запчасти. Не всегда свои для этого годятся.

— Намекаешь на постороннюю помощь?

— Верно. Не думала об этом?

— Думала, но комплексное лечение у психотерапевта денег стоит, а их у меня нет. К тому же это не работа одного месяца. Люди годами выходят из болезни, и даже после длительного пути бывают откаты. Дело ведь не в спонтанно свалившемся стрессе, а в хламе, что с детства копился и теперь испускает зловоние.

— Ты видишь самостоятельный выход?

— Иногда. В творчестве.

— Периоды ремиссии?

— Да. В такие моменты чувствую некое исцеление и хоть сколько-то начинаю в себя верить. Верить в то, что не бесполезная, ноющая сопля, как обо мне думают. Как я сама о себе думаю. Силы сопротивляться откуда-то берутся, сменяя состояние безвольной апатии. Я за то, что жизнь обретает смысл тогда, когда проживается во имя чего-то. Для меня творчество с раннего возраста являлось этим маяком. Не социальные достижения, не жажда пустить пыль в глаза или построить долговечный брак с перспективой размеренной семейной жизни, а самовыражение посредством чувств. Может, есть что-то эгоцентричное в такой установке, но по-другому я не выживу. Рефлексия, трансформируемая в созидание, так сказать. Самотерапия.

— Ты же знаешь, что отличаешься от большинства людей?

— Тем, что способна генерировать трэшовые идеи?

— Не только. Ты мыслишь иначе. Выглядишь иначе. Чувствуешь так, как другие не умеют. Не нужно себя ненавидеть за то, что выходишь за рамки стигм. Люди с закупоренными сознаниями никогда не примут то, что не вмещается в их заплесневелые извилины.

— И как быть, если забить не выходит, а энергия воевать не выделяется с желудочным соком?

— Для начала принять тот факт, что ты талантливая, а оборотная сторона таланта — это не сминаемый газон, а тучный, непролазный бурьян, который чтоб одолеть, надо исколоться, херову тучу упасть, подняться, запутаться и никаких гарантий на хэппи-энд.

— Что такое талант? Я перестала различать грань между талантом и навыком.

— Ну, если не уходить в банальности о природном даре, это то, что отличает человека от массы, на мой взгляд. Не способностью делать что-то одно прогрессивнее остальных, а именно совокупностью черт. Такие личности выделяются несоответствующей общепринятым нормам манерой вести себя, думать, говорить. Стилем внешнего и внутреннего облика. Образом жизни. Фактурные пятна на блёклой стене, в общем.

— И ты хочешь сказать, что я такая?

— А ты хочешь поспорить?

— Хочу, но не стану — парильщик из меня так себе.

— Значит, не станешь спорить и с тем, что наделена аутентичной, инопланетной внешностью. Типа, диковинка.

— Издеваешься? — Влада впервые за последние встречи рассмеялась. — Диковинка… вроде как помесь ромашки и одуванчика в букете пафосных роз?

— Вроде как фиолетовый одуванчик в букете из жёлтых. Мечта эстета, если дословно.

— Да ну. Невзрачное лицо, костлявое туловище. Итого: худая, сутулая собака.

— Слушай, красиво — это когда в человеке всё гармонично. Когда не убавить, не прибавить не хочется. Твоя сутулость — модельная и в той степени, в какой есть, очень даже тебе идёт.

— Точно издеваешься, — пожав плечами и плюхнувшись рядом со мной на покрывало, бросила она, задумавшись. — Ты, кажется, неприкрыто мне льстишь, а я это меньше всего уважаю.

— Всё, — вырвав из её ладони цветок, вспыхнул я смехом. — Закрыли тему. Худая, сутулая собака? Пусть будет так. Голодные дворняги мне нравятся.

— Эй, не сломай одуванчик! Я заберу его.

— Зачем?

— Надо. Сохраню в память об этом дне.

— А, — вспомнив про клевер из её дневниковых записей, кивнул я. — Ладно.

Далее мы болтали о чём-то незначительном, ели черешню, бутеры, гренки, запивая не успевшим остыть чаем, пофоткали залив, помочили в холодной воде ноги. Я не был бы собой, не обрати внимание на оголённые стопы Влады. Как и предполагалось, безупречные. Красивые конечности — редкость, я считаю, и по ним можно произвести тестовую (пусть и предвзятую) классификацию девушек: у утончённых натур пальцы тонкие, подъём невысокий, у простушек — короткие, пухлые, как майский шашлындос. То же касается женских половых органов. Хотя, хз, я не спец в этом вопросе. Но так или иначе, аккуратные детали на теле Влады восхищали мои придирчивые капризы. Я не льстил, говоря о ней с щенячьим восторгом. Прискорбно, что она не сумела в это поверить ни стоя тогда на песке, ни несколько позже, продолжая не принимать в себе каждую косточку, волосок, каждый сантиметр щербатой кожи.