— Саша! Александр Владимирович! Ты как у нас? К кому? — очередной старый знакомый ухватил широкой лапой руку и добрую минуту тряс её, не выпуская, словно ждал, когда Рылов вспомнит его напрочь вылетевшее из головы имя.
С некоторых пор с именами у короткостриженого плотного мужчины с круглым лицом, одетого в тёмно-серый костюм и черную водолазку, было плохо. Замкнуто живущему Рылову было это всё равно, пока не пришлось переменить работу. На новом старом месте каждый божий день он встречал в коридорах людей, которых помнили глаза, и судорожно перебирал подходящие этим людям имена, испытывая неловкость от собственной заторможенности. Маленькие выцветшие глаза Рылова при этом стекленели, не столько от чувства неловкости, сколько от мысленной суеты, которую он сам себе задавал, напрягаясь, чтобы вспомнить. По жизни-то он давно избегал любых судорожных действий, никуда не торопился, размеренно делая все дела, — научившись даже пропускать мимо ушей злость и обзывания частенько устававшей дожидаться конца его утренних сборов торопыги-жены.
— Работаю теперь здесь. Две недели уже…, Николай Петрович, — мыслительная работа не прошла даром. Сомневаясь, Рылов-таки выдавил из себя имя знакомца и угадал.
— Никак в КРИТе? — любопытствуя, как все, Николай Петрович назвал аффилированное с институтом предприятие, благословлённое несменяемым начальником прибирать к своим рукам тематику государственного оборонного заказа, и тоже угадал.
— Слышал о Стецком? Говорят, пригласили к нам с лекцией. Вроде бы сегодня после обеда. В вашем зале заседаний. Пойдёшь?
— Пойду, если пустят, — ответил Рылов. — На институтскую конференцию меня без допуска не пустили.
— Ну, сравнил. Наше начальство если и можно снять, то только за режим. Почему и бесятся, тени своей боятся. А в собственный зал как тебя не пустят? Если ты там работаешь? — рассмеялся Николай Петрович. — Да и зачем столичным учёным секреты в их университетах?
Приятельски похлопав друг друга по плечам и согласившись, что у них будет ещё много возможностей поговорить, совершенно довольные собой «старички», как называла отца с его ровесниками Маша Рылова, разошлись в разные стороны.
Александр Владимирович двинулся к себе, за рабочий стол с компьютером, прислушиваясь к сердечку, неровно забившемуся от имени Стецкого, и радуясь скорой встрече, благодаря которой сегодняшний день приобретал интерес.
Толковой работой Рылова ещё не нагрузили. К тому же он подозревал в глубине души, что и не нагрузят, если он сам об этом не позаботится, — точно так, как было здесь и раньше, когда он сам должен был найти или придумать себе работу. Рылов пока не искал и не придумывал. Пока он больше присматривался да вспоминал старые времена, чем работал.
Рылова поджидала, болтая с его соседкой по рабочей комнате, скромная немолодая блондинка в белой блузке и серой в клетку юбке ниже колен — прямые волосы, собранные большой синей заколкой, свисающий до спины хвостик, нарисованные чёрные глаза и ресницы, не добавляющие белёсому лицу выразительности, — помощница-секретарша генерального и его любовница, как в первый же день рассказали Рылову дамы, удивляясь, как некоторые многие годы умеют прилежно совмещать роли жён и любовниц.
— Александр Владимирович! Оказывается, вы знакомы со Стецким. После обеда в конференц-зале будет его лекция. Генеральный сказал, что вы должны там быть!
Женщины вышли договаривать в коридор, а Рылов, довольный монаршим приказом, основательно устроился за компьютером, собравшись провести время до лекции за пасьянсом. Эта игра его успокаивала, не мешала думать, а иногда даже помогала, заставляя некоторые поспешные мысли не лезть без очереди.
Тридцать пять лет назад Стецкий подсел к молодому специалисту Рылову в институтской столовой, чтобы удостовериться, что они закончили один и тот же факультет, и подсказать Саше не ждать в институте помощников — его образование слишком хорошо для этого заведения, поэтому надо самому искать хорошую задачу, чтобы защититься. Стецкий не сомневался в том, что Рылов этого хочет. Зачем же было сюда устраиваться в противном случае? Разочаровывать старшего на пять лет товарища Саша не стал. Стецкий, не опустивший рук после неудачной защиты диссертации, уже был героем одной из местных легенд, а спорить с легендами было глупо.
Разложив два пасьянса и запутавшись в третьем, Рылов поднялся из-за стола и пошёл с любимой глиняной кружкой попить водички.
Он работал в том здании института, где был сделан стандартный офисный ремонт с пластиковыми окнами, скрытыми потолочными светильниками, сплит-системами и евросантехникой в туалетах, а в коридорах стояли кулеры с питьевой водой. Похожий ремонт был только на этаже начальника в главном здании. Другие этажи главного здания были отремонтированы проще: линолеум на полу вместо паркетной доски, дешёвая обшивка стен и потолков, испаряющая в жару отраву, второсортная и частично поломанная сантехника. Нарядно ещё смотрелся недавно побеленный фасад главного здания — жёлтенький и беленький, с парадной деревянной дверью, модными мемориальными табличками по обе её стороны и поднимающимися с асфальта на мраморное крыльцо широкими серыми ступенями. Другая же и большая часть зданий оставалась в том неремонтируемом доходящем состоянии, какое установилось ещё до побега Рылова на вольные хлеба. Получалось, что это при нём закончилась деградация оборонной науки. Всё оставшееся с тех пор как будто законсервировалось. Включая людей, словно приросших к этому месту. Впрочем, возвращенцы от них не сильно отличаются. Рылова убедил в этом первый же окликнувший его сослуживец: «Ай, Саша, молодца! Рад, очень рад видеть! И в тех же габаритах, как двадцать лет назад! Это тогда наши с тобой животы могли показаться большими, зато теперь они — в самый раз!»
