Немота - [67]

Вдоволь усладив взор и лёгкие, часам к семи мы двинули обратно. Коптясь в центральной части бетонированного Питера, единения с природой в её нетронутой самобытности, не загаженной столпотворением кафешек, бутиков и канализационной вонью, край как недостаёт. Имея средства, я б купил в сельской глухомани потрепавшийся домишко, рванул бы туда на месяцок и безвылазно чилил отшельником, вкушая с огорода фрукты, овощи, шастая по утрам на рыбалку, а ночами проваливаясь после бани в девственный сон. Дабы достичь-таки чистого сознания.

Выйдя из метро, мы, не сговариваясь, закурили. Расходиться не хотелось. Безотрывно взирая на Владу, желая прочесть обоюдность, гадал, как быть. Выкурил одну сигарету, вторую. Молча катая резиновым носком конверса крошечный камень, она на мгновенье подняла глаза, затем бросила окурок в урну и, помявшись, ненавязчиво спросила:

— Если предложу пойти ко мне и снять сцену в ванне, согласишься?

Я ликующе улыбнулся.

— Мысль классная. Да.

— Возьмём только сладкого к кофе? Пироженки или кексы апельсиновые. Когда-нибудь я поборю инсулиновую зависимость, но не сейчас.

Расплатившись на кассе супермаркета за связку бананов, два дошика и медовые пирожные, уже скоро мы были у Влады. В квартире пахло сигами и стиральным порошком.

— Можешь пока чайник поставить и кофе попить, а я оборудование подготовлю. Сливки с сахаром в верхнем ящике над раковиной.

Разувшись, я прошёл в кухню, выложил из пакета продукты. Включив чайник, занял «свой» стул, размышляя о том, почему талантливые люди рождаются у примитивов, не умеющих любить, ценить и оберегать данное им сокровище. Почему вместо защитной брони такие дети берут в награду психические расстройства, буллинг и суицид. Ты либо изо дня в день в муках соскабливаешь с кожи струпья. Либо вписываешься в творящуюся вакханалию, положив хер на принципы, и живёшь, как микроскопическое семечко, не высовываясь. Либо физически самоустраняешься. Иного в самом деле не дано?

Пока Влада занималась установкой камеры, я вышел в подъезд покурить. На энтузиазме загорелся съёмкой, но чем подробнее она вырисовывалась, тем ускореннее клокотал пульс. Готов ли я? Сумею ли дать слёзы? Отношения с Владой наладились, но это не показатель того, что всё пройдёт так, как планировалось. Это не показатель того, что не нарублю косяков, не запарю финал. Сцена сложная, погружаться в недра страхов, расшатывать себя морально, когда всё только-только устаканилось, ух как не хотелось.

— Мне быть тут или выйти? — спросила Влада в ванной, обнажив из-под ветровки веснушчатые плечи.

— Лучше выйти. Попробуем так, а если не пойдёт — подумаем.

— Поняла. Тогда я включаю и ухожу. Зарядки на камере часа на четыре.

Закрыв за ней дверь, я пустил через портативную колонку альбом Прекрасное жестоко Глеба Самойлова и «The Matrixx», мощно когда-то меня тронувший, снял футболку, носки и с сигой во рту залез в воду. Вязким киселём всплывали неутромбованные впечатления от поездки к Финскому, неуместно лез с приветом заброшенный диплом. Абстрагироваться от реальности удалось лишь к концу прокрученного альбома, а ещё через столько же меня наконец стало скачкообразно уносить в заданном направлении. Музыка ли повлияла или недавний разговор с Владой, но, спустя часа полтора, слёзы сочились, как сок из прорех коробки. Уходя с головой под воду, смывал солёные струи, снова и снова курил, откинувшись на спинку ванны. Так ловко взыграла не память о Соне и не спазмы в носоглотке. Другое кое-что — ледяное и колкое на ощупь, гельминтом проникшее в мозг сквозь узкую червоточину, начав разрастаться до испещрённых корками экзем. Быть может, это был запрещённый приём. Быть может, я уже тогда знал эпилог нашей с Владой истории. После случившегося не раз возвращался в тот майский вечер, задыхаясь от боли, по иронии претворившейся в жизнь. Но это потом. Лёжа в ванне, вдохновлённый предвкушением пиздатого результата, о последствиях не думал. Узелки-то, казалось, завязаны.

— Как ты? — нерешительно войдя на мой зов с полотенцем, произнесла Влада, смутившись. — Это было долго.

— Как видишь, глаза мокрые, — улыбнулся я, поднявшись. — Посмотришь запись, когда уйду, окей? Если что не так, переснимем.

«Когда я уйду»? Ты серьёзно? Молотком по затылку меня осенило, что идти-то не в чем — ни запасных штанов, ни запасных трусов. Приехали. Даже переодеться не во что. Влада тут же смекнула.

— Могу дать что-нибудь из дедушкиного. Размер подойдёт. Ну, это пока твоё сохнуть будет.

— Вариантов у нас нет. Как бы.

Дождавшись коричневые джинсы-бананы, я вытерся, переоделся и, прежде чем выйти, с любопытством задержался у зеркала — стилёвый видок. Винтаж, все дела. Слегонца коротковаты, но самый топ в нынешних реалиях.

— Круто смотришься. Без шуток. Можешь насовсем оставить.

— Не, насовсем не возьму. Это личное.

— Да ладно, всё равно выбросится. Не мной, конечно. Отцом. Он говорит, что надо бы вывезти отсюда барахло и ремонт сделать. Пока я тут, не лезет, но планы у него на квартиру наполеоновские. Поэтому, если что-то останется, дед был бы рад. Представь: джинсы, которые он носил хиппарём почти пятьдесят лет назад, перепали такому же длинноволосому чуваку, сотворившему с его внучкой провокационный психодел. Неплохо же?