Немного удачи - [94]

Когда Элоиза вернулась домой с работы, Роза лежала на диване и читала книгу. Она так сильно напоминала Юлиуса – тонкое лицо, глубоко посаженные, яркие глаза, кудрявые волосы, полные губы. Она считала себя некрасивой, но Элоиза думала, что она вырастет похожей на Полетт Годдар[65]. Насколько честной нужно быть с ребенком – вот, по мнению Элоизы, извечный вопрос любой матери. Я не стану покупать тебе эту куклу, потому что куклы учат тебя, что нужно потратить свою жизнь на бездумное размножение? Твой отец ушел на войну, потому что ненавидит Сталина сильнее, чем Черчилля, а теперь беспринципный империалист Маунтбеттен загубил твоего отца из-за своей полной некомпетентности? Когда твой отец бросил нас – меня, – он был рад уйти и, возможно, не вернулся бы? Дело ведь не только в том, что родные твоего отца отреклись от него, когда он вступил в партию, но неужели им совершенно не интересно, что творится с его гойской немецко-американской женой-коммунисткой, если он вообще на ней женат?

Элоиза решила не высказывать вслух свои мысли и подозрения и только спросила:

– Что читаешь?

Роза показала ей обложку. «Пес по имени Лэд».

– Я тебя люблю, – сказала Элоиза.

– Что случилось? – нахмурившись, спросила Роза.

– Ничего. – Вот тебе и вся честность.

1943

Со своей точки обзора в каменистой лощине на склоне холма над перевалом Фрэнк видел большую часть бреши в две мили в ширину в остроконечной цепи Атласских гор. Его и еще нескольких снайперов – человек шесть – отделили от основного войска. Он быстро выкопал дополнительную ямку в лисьей норе, установил треножник так, чтобы можно было поворачивать оружие градусов на шестьдесят, затем лопатой выкопал еще немного, чтобы залечь туда, если почувствует, что его могут заметить с воздуха. Сам он видел одного из товарищей, только одного. В холмах засели три отряда. Фрэнк глотнул из походной фляги. Несмотря на то что это была Северная Африка, было совсем не жарко – скорее даже приятно.

Внизу, где горы уступали место дороге, несколько подразделений копали окопы. Закладывали мины, но земля была такой сухой и каменистой, что их не зарывали, а просто оставляли небрежными кучами в пыли. Сержант сказал, что Роммель и его армия так вымотались и отошли так далеко от баз снабжения, что будет удивительно, «если они вообще явятся на вечеринку». Фрэнку сообщили, что когда «вечеринка» закончится, они продвинутся вперед, к деревне, и уберут засевших там немецких снайперов. Это Фрэнку должно было понравиться. Солнце здесь не садилось, а как будто падало. Свет просто мгновенно превращался во тьму. В воздухе было так мало влаги, что свет не искрился и не задерживался. Все здесь либо было, либо нет. Их предупредили, что не должно быть заметно ни огонька, поэтому Фрэнк съел свою провизию холодной. В пустыне было так много звезд и все они светили так ярко, что ему было чем заняться – например, рассматривать какое-нибудь созвездие или два. Пока в армии Фрэнку нравилось все. Сколько уже прошло, больше года? Дольше, чем его отец пробыл в Европе, если считать с отъезда и до возвращения. Фрэнк побывал в Миссури, Огайо, Виргинии, а потом в октябре в Нью-Йорке, где им дали четырехдневный отпуск перед отплытием на корабле в Касабланку. Три тысячи человек на корабле в конвое из тридцати кораблей и превосходная погода для плавания, с остановкой на Азорских островах. Ничего подобного этому месту Фрэнк никогда раньше не видел. Впрочем, любое место, в котором он побывал, включая эту самую яму в Атласских горах, отличалось от всего, что Фрэнк когда-либо видел.

Фрэнк проснулся от первого порыва ветра, резкого и полного пыли. Еще не рассвело. Он прикрыл рот шарфом и поглубже натянул каску. Есть не хотелось. Он и чувствовал, и слышал, как передвигаются бронетанковые дивизии. Встав на колени, он посмотрел в сторону перевала. В окопах кто-то шевелился, но в темноте трудно было разглядеть что-то определенное.

На рассвете показались бронированные танки. Отсюда они казались плоскими, гораздо ниже и, возможно, даже шире, чем американские «Шерманы». Фрэнку они казались уродливыми, но пугающими, его задача была стрелять по ним, что он и делал, – бронебойными патронами. Американские танки, которые должны были выступить против них, оказались бесполезными – это стало ясно в первые же десять минут. Даже рядовой Лэнгдон видел, что когда «Шерману» приходилось разворачиваться, чтобы нацелить пушку на противника, пушка нечасто оказывалась нацеленной в правильном направлении. Страшно было смотреть, что немецкие пушки делали с американскими танками – просто поджигали их. Им всего-то нужно было нацелиться на бензобак и взорвать его. «Шерману» и его экипажу конец, Фрэнк это знал. Но американцы, возможно по чистой случайности, несколько раз попали в цель, и когда немцы выскочили из люков, Фрэнк сделал все возможное, чтобы снять их. К счастью, в грохоте и дыме его присутствие легко было не заметить. Он уложил двоих, хотя на одного зря потратил пулю, поскольку парня уже охватило пламя, и, возможно, еще третьего – Фрэнк не мог понять, попал он или нет, потому что, как сразу после выстрела, ему пришлось спрятаться в укрытии.