Неистовый Роланд. Песни XXVI–XLVI - [47]

И колеса закружились по воздуху

К средостению вечного огня, —

Но апостоловым чудом

Миновали они его, не вспыхнувши.

70 А прошед сквозь огненное кольцо[201]

И приблизясь к лунному царству, —

Видят:

Вся луна — как из безупречной стали

И такая же или чуть поменее,

Чем земельный шар,

Этот шар с морями и сушами,

Влагою оплавленный со всех сторон.

71 Удивляется Астольф вдвое,

Что таков велик этот мир,

Малою лишь крутостью

Из земного зидимый окоема,

И что надобно отсель принащуриваться,

Чтоб земные разглядеть сушь и хлябь,

Ибо, не светимые своим светом,

Их черты не брезжутся в высоту.

72 На луне — не то, что у нас:[202]

Не те реки, не те поля, озера,

Не те горы, холмы и долы,

А меж них и замки и города,

А дома в них уж такие большие,

Каких отроду не видывал паладин,

А леса пространные и дремучие,

Где охочи нимфы гонять зверей.

Лунный дол земных потерь

73 Некогда герцогу засматриваться —

Не затем он сюда взнесен,

И ведет его святой апостол

В узкий дол меж двух крутых гор —

Диво! —

Где отвсюду собрано во одно

Все, что теряно нами в нашем свете,

От беды ли, от давности ли, от глупости ли.

74 И не только здесь царства и богатства,

Вечные жертвы Фортунина колеса,

А и то, чего даже судьбе-изменнице

Ни дать, ни взять.

Здесь слава,

Как червями точимая долгим временем,

Здесь несчетные мольбы и обеты,

Нами, грешными, взносимые к Господу;

75 Здесь влюбленные стоны и слезы,

Время, праздно траченное в игре,

Лень глупцов,

Тщетные и несбыточные умыслы,

А уж вздорные желания и мечты

Громоздятся горами по всей долине:

Словом, все,

Что внизу терялось, вверху отыщется.

76 Паладин пробирается от груды к груде,

Вопрошает вожатого о той, о сей;

Видит: куча надутых пузырей,

А внутри их — шум и кипение;

Слышит: это царственные венцы

Древней Лидии, Ассирии, Персии, Греции,

Прежде славных,

А теперь вся их слава — напрасный звук.

77 Золотые и серебряные крюки,

Крюк к крюку, суть ничто, как подношения

Государям, князьям и покровителям

В тщетном чаяньи ответных даров.

Вот венки, а под венками — удавки;

Спросив, слышит: сие — лести льстецов;

А цикады, которые надтреснуты, —

Образ песен в хвалу земных владык.

78 Золотые узы, алмазные столбы[203]

Зрелись знаками любовного злополучия;

Орлие когти

Были властью, вверенной от князей

Своим ближним; одышливые меха —

Это милость, которая — как дым,

Государей ко своим ганимедам,

Преходящая с быстрым цветом лет.

79 Города и замки,

Полны золота, стояли в развалинах;

Он спросил и слышит:

Это — тщетные договоры и заговоры.

Ползли змеи с девическими лицами —

Труд мошенников и ложномонетчиков;

В-сто кусков разбившись, лежали чапщ —

Услужение нещедрым дворам;

80 Опрокинутые варева в прах — [204]

«Что такое?» — спросил рыцарь наставника,

И ответ ему: «Это — благостыня,

Завещаемая на помины души».

Крутой грудою

Ароматные цветы рассыпались в гниль —

Это был Константинов дар

(Дар не в дар!) папе римскому Сильвестру.

81 Здесь и прутья в птичьем клею —

Это, милые красавицы, ваши прелести;

Но невмочь мне стих за стихом

Исчислять, что предстало паладину, —

Хоть начти я тысячу, будет мало:

Здесь всё,

Кроме, разве что, нашего безумства:

Оно с нами, и от нас ни на шаг.

Астольф находит сосуд с Роландовым умом

82 Здесь нашел он и собственные свои

И дела и дни, канувшие втуне, —

Да и тех не признал бы без толкователя.

Наконец, пришел он к тому добру,

О котором мы и не молим Господа,

Слишком веря, что оно-то при нас:

Это здравый смысл,

Здесь гора его больше всего прочего.

83 Он — как влага, тонкая и летучая,

Не замкнешь, так истает в пар,

И позамкнут в нарочитых сосудцах,

Тот поболее, а иной поменее;

А который поболее всех иных,

В том и есть великий разум Англантского

Сумасшедшего графа, и на нем

Так и писано: «Роландов рассудок».

84 И на прочих

Тоже писано, в котором чей ум.

Здесь лихой паладин сыскал изрядную

Часть и собственных мозгов, — но не то

Ему в диво, а то, что рядом —

Умы тех, у кого во лбу

Никакого не заподозрить ущерба, —

А оказывается, вот где их толк!

85 Кого спятило любострастие, кого

Любочестие, кого любокорыстие,

Кого тщетное упование на вельмож,

А кого колдовательные вздоры,

Кого знатные камни, кого живопись,

Кого что;

Здесь мозги пустых мудрецов,

Звездочетов, а пуще стихоплётов.

86 С дозволения патмосского провидца[205]

Астольф поднял с земли свой добрый ум,

Взнес сосудец к носу

И вдохнул и стал не то, что был:

Турпин сказывает,

Что отныне он жил куда умней,

Пока вновь не сбился с пути

И опять не запятил ум за разум.

87 А еще берет Астольф тот сосуд,

Самый емкий, самый полный, самый тяжкий,

В коем всё, чем мудр Англантский граф.

А пред тем, как низ лететь ему вспять

С светоносной сферы в дольние сферы,

Приводит его святой апостол

Ко дворцу, близ которого — река.

Дворец людских судеб

88 В том дворце сто покоев, и все полны

Пряжею —

Льняной, шерстной, шелковой, хлопчатой,

Толще, тоньше, краше, лучше и хуже.

А над ними седая с веретеном

Сидит пряха и вывивает нити,

Как в деревне летом,

Обобрав и отмочив шелковичный сбор.

89 А как кончит одну кудель — [206]

Подают ей вместо конченной новую,

А те нити берет другая женщина,

Делит лучшие к лучшим, худые к худшим.

«Что у них за дело?» —

Вопрошает рыцарь апостола;

И апостол в ответ: «Сии суть Парки,

Выпрядающие нити ваших жизней.