Неистовый Роланд. Песни I–XXV - [37]

Вставши к часу, когда не время медлить,

Потому что все затихло во дворце, —

Вышла из своего покоя,

Молча, одна, по тайному переходу,

Туда, где за Руджьерово сердце

Долго уже бились надежда и страх.

27 Как увидел Астольфов сменник

Вставшую ему улыбчивую звезду, —

Словно сера вспыхнула в его жилах,

Словно в собственной коже не мог он усидеть:

По самые очи

Погрузился в море он нег и услад.

Он взлетает с ложа, он хватает ее в объятья,

Он не в силах ждать, чтоб она себя раздела, —

28 А на ней и так ни платья, ни подплатья,

Только покрывало легкого шелка

Поверх сорочки

Тончайшей и белейшей.

Охватил ее Руджьер, ниспадает покрывало,

И в прозрачном полотне

Явлена она и сзади и спереди,

Как розы и лилии под ясным стеклом.

29 Не так плотно плющ[121]

Оплетается вокруг своего дерева,

Как сплелись наши двое любовников,

Друг у друга впивая с губ

Вздохи, слаще которых нет в посевах

На индийском и савском ароматном берегу.

Два языка в каждых устах

Были красноречьем их услады.

30 Обо всем об этом никто не знал,

А которые и знали, те молчали,

Потому что губы на замке

Редко нам во вред, а часто во благо.

Но догадлив двор,

И в приветной лести стелется пред

Руджьером:

От каждого честь, от каждого поклон —

Так по нраву влюбленной Альцине.

31 Ни одна отрада их не минет —

Всё сошлось в чертоге любви.

По два и по три раза на день

Переменяются платья для веселых забот:

Повседневно — пир, повсечасно — праздник,

Борьба, турнир, театр, купанье, пляска;

А подчас под навесом у фонтана

Читают они про старинную любовь;

32 Или по светлым холмам и темным долам

Гонят гоном пугливых зайцев,

Или шумом вспугивают фазанов

Чуткими псами по кустарникам и жнивью,

Или на дроздов в пахучем можжевельнике

Ставят клейкие прутья и хваткие силки,

Или сетью, или обманчивым силком

Беспокоят затишья рыбных заводей.

Между тем Брадаманта тщетно ищет. Руджьера

33 Так-то праздновал Руджьер, так-то радовался

Между тем, как тягались Карл и Аграмант,

О которых нимало не хочу я забыть,

Ни о Брадаманте,

В великой своей тоске

Плачущей о милом и желанном,

Которого на ее глазах умчало

Небывалым путем неведомо куда

34 Вот о ней и расскажу я раньше прочих.

Много дней она бродила в тщетном поиске

По тенистым лесам и выжженным полям,

Городам и слободам, холмам и долинам,

Но нигде не знали о милом ее друге —

Слишком он был далеко.

В сарацинском стане была она не раз,

Но и там не уследила Руджьера.

35 Сто раз на день она о нем пытает,

А ответа нет.

От стана к стану

Ищет она по шатрам и по палаткам,

Без помех

Пробираясь между конными и пешими,

Ибо чудный перстень,

Взятый в рот, творил ее незримою.

36 Не верит она, что он погиб, —

Сокрушение такого героя

Разнеслось бы в мире

От индийских струй до закатных морей.

Не умея ни сказать, ни придумать,

Где искать его меж небом и землей,

Бродит бедная одна,

И лишь вздохи, слезы, пени ей попутчиками.

37 И решила она пойти к той пещере,

Где почиют мощи Мерлина,

И так всплакаться пред гробницей вещего,

Чтоб и хладный мрамор дрогнул жалостью.

Жив ли Руджьер

Или вышний рок оборвал его ясный день, —

Здесь ей станет ведомо,

И она найдет, что делать далее.

Мелисса приходит ей на помощь

38 С тем она и пустилась в путь[122]

В тот Понтьерский лес,

Где в горном глухом урочище

Крылась вещая Мерлинова могила.

А меж тем волшебница

Та, чьи думы всегда о Брадаманте,

Та, которая в дивном подземелье

Вразумила ее о ее потомках,

39 Та кудесница мудрая и добрая,

Неослабная в попечении своем

О девице, чье племя процветет

Полубожеской необорностью,

Каждодневно следит дела ее и речи,

Каждодневно пытает ее жребий,

И она уже знает, как Руджьер

И спасен, и пропал, и откуда он в Индии,

40 И она видела, как он несся вдаль

Небывалым роковым путем

На том коне,

Что знать не хотел узды,

И видела, как он нежится в томной праздности

И в пирах, и в играх, и в плясках,

И не помнит ни о своем короле,

Ни о своей даме, ни о своей чести.

41 Так грозил увянуть

Цвет лучших рыцарских лет

Доблестного Руджьера,

Так угас бы он и телом и душой,

И дыханье славы,

Которое одно переживает нашу бренность

И за гробом продлевает нам жизнь,

Иссякло бы, не успев разнестись.

42 Добрая однако волхвовательница,

Больше о нем пекшись, чем он сам,

Положила взвести его вновь

На крутую стезю прямой добродетели,

Хочет он того или не хочет:

Так умелый врач

Смел ножом и огнем и зельем,

Зная: боль в начале — благо в конце.

43 Не попустительствовала,

Не была она близорука в любви,

Как Атлант,

Помышлявший лишь продлить его дни, —

Ибо тот ему лучше хотел

Долгой жизни без чести и без славы,

Чем за хор хвалы всего света

Потерять хоть год утешного житья,

44 Ибо тот затем и завел его к Альцине,[123]

Чтоб боец в забавах забыл о бое;

А как знатный чернокнижник,

Всеведец чаровании,

Он в такой любовный силок

Захлестнул волшебницыно сердце,

Что его уж было не распутать,

Проживи Руджьер хоть Несторовы веки.

45 Итак, повторю я,

Держит наша провидица

Прямой путь туда, где застичь

Дочь Амона, ищущую и блуждающую,

Брадаманта, завидевши ее,

Просияла сквозь скорбь свою надеждою;

А вещунья возвещает ей воистину,

Что ее Руджьер — в плену Альцины.

46 Красавица чуть жива,

Слыша, как далек ее милый,

И что быть беде над ее любовью,

Если сильная не приспеет подмога.

А добрая волшебница ее бодрит,