Неистовый Роланд. Песни I–XXV - [36]

«Прочь отсюда!» — кричит она Руджьеру;

А он грозит копьем и летит наперехват.

6 Быстро великанша в отпор

Шпорит волка, прямится в стременах,

На скаку выставляет копье,

Под ее разбегом дрожит земля, —

Но вот сшиблись, — и она во прахе:

Сильный Руджьер ударил ее под шлем

И с такой яростью сбил с седла,

Что она отлетела за шесть локтей.

7 Меч в руке, он бежит

Снять с плеч надменную голову,

И снял бы, потому что как мертвая,

Эрифила лежала меж цветов и трав.

Но крикнули ему дамы: «Полно,

Не мрачи победу жестокой местью,

Добрый рыцарь, опусти свой меч:

В путь! чрез мост и вперед по дороге».

8 Вот едут они по чаще леса

Неторным путем и неладным —

Узким он был, каменистым

И вел как будто все в гору.

Но когда поднялись до перевала,

Вдруг открылась им просторная равнина,

А на ней дворец, такой светлый и отрадный,

Что подобного не сыщется на земле.

Его принимает Альцина

9 Из передних ворот его к Руджьеру

Выступает прекрасная Альцина

С пригожею достойною свитою

И державно привечает рыцаря.

А за нею и все остальные —

С такой честью, с таким благоговеньем,

Что ниже нельзя склониться, даже

Снизойди сам Господь с небесной сферы.

10 А дворец не тем был прекрасен,

Что над всеми сиял великолепием,

А что жил в нем люд,

Несравненный изяществом и прелестью.

Ни один ни одного был не ниже

Цветом лет и блеском красоты,

Но прекраснее меж всех была Альцина,

Как пресветлое солнце меж светил.

11 Так она была сложена,[117]

Как усерднейшему не вымыслить художнику.

Кудри длинные, золотые, завитые —

Само золото не светлей и не ярче.

По нежным ее ланитам

Слились цветом лилии и розы.

Ясный лоб как чистая слоновья кость

Встал навершьем, венчав обличье.

12 А под черными, под тонкими выгибами —

Два черных ока, два светлых солнца,

Милостивых взором, но бережных на взоры:

А вокруг витает веселый Эрот.

Этими он взорами набивает колчан,

Этими он взорами прилучает сердца.

А под ними встал меж щекою и щекою

Безупречный нос, неуязвимый зависти.

13 Еще ниже легли меж двух ложбин

Нежные уста в природной алости,

Где две нити скатного жемчуга

То являлись, то скрывались в тонких губах.

Отселе излетают речи,

Умягчающие жесточайшие души,

Родятся улыбки,

Обращающие юдоль в эдем.

14 Белоснежная шея, беломлечная грудь,

Шея круглая, грудь просторная,

Два точеные плода молодой белизной

Всходят и сходят, как волна у берега

В час, как милый ветер играет с морем.

Остального в теле не прозреть и Аргусу,

Но ясно уму,

Что и скрытое достойно явного.

15 Мерно и верно сложенье рук,

Белая ладонь

Удлиненная виднеется и узкая,

И ни складки на ней, ни жилки;

А царственная стать сходит к маленькой стопе,

Узенькой, короткой, округлой.

Ангельскую красу, детище небес,

Никаким не утаить покровам.

Руджьер возгорается любовью

16 Говор, смех, пение, поступь, —

В каждом знаке был раскинут силок.

Мудрено ли, что не выстоял Руджьер

Перед зримою ее благосклонностью?

Что сказал ему мирт, как коварна она и зла, —

То уже ему и немило;

И не верится ему, что предательский обман

За такою кроется улыбкою.

17 Легче ему поверить,

Что Астольф на том песчаном берегу

Обращен был в мирт

За его же неблагодарную злобу,

И поделом, и еще ему мало.

Все, что он сказал, — это ложь, это месть:

Это лишь обида и ненависть

Страждущего толкнули на такую хулу.

18 Та, кого он столько любил,

Вдруг изглажена из любившего сердца —

Это чары Альцины

Стерли шрамы прежних нежных ран

И вчертили Альцину и ее любовь.

И ее лишь образ врезан в душу.

Не осудим же доброго Руджьера,

Что случился он нетверд и неверен.

19 А над знатным пиром

Цитры, лиры, арфы

Звоном зыбили воздух

В сладком согласье и звучном созвучье;

А иные пели

О любовной сласти и страсти,

А иные стихами

Изъясняли милые образы.

20 Ни победная роскошь[118]

Наследников Нина,

Ни славной той Клеопатры

Пиршества с латинским победителем

Не сравнятся с этим, которым

Рыцаря приветила влюбленная фея.

Я не верю в такой пир даже там,

Где чашником Ганимед при Юпитере.

21 А как стал конец тому застолью, — [119]

Сели в круг для милой игры:

Каждый каждому на ушко

Нашептывал любовные тайности,

Это ли не случай влюбленным

Без помехи оказать свою любовь?

И последнее меж ними было слово —

Провести эту ночь в одной постели.

22 Тут кончается игра,

Не дождавшись обычайного часа.

Входят отроки, вносят факелы,

Разгоняют светочами сумраки, —

И меж свиты сзади и спереди

Отправляется Руджьер на покой

В чисто убранную опочивальню,

Избранную ему между лучшими.

Они становятся любовниками

23 Вновь подносят ему по обычаю[120]

И сласти и доброе вино,

И учтиво клонятся, и расходятся

Каждый в назначенный приют.

А Руджьер возлег на душистые полотна,

Тонкие, словно из Арахниных рук,

Но ухо — настороже,

Не послышится ли поступь красавицы

24 На каждый чуемый шорох

Вскидывал он голову — не она ли?

И будто бы слышал, и вновь не слышал,

И опомнясь, вздыхал о своей ошибке,

И вскакивал с ложа, и распахивал дверь,

И выглядывал, а там никого.

И по тысяче он раз проклинал

Так медлительно тянущееся время.

25 Почасту говорил он: вот она вышла;

И принимался отсчитывать шаги

От своей опочивальни до той,

Откуда ждал он выхода Альцины.

И эти, и другие, и разные

Тщетные он считывал счеты

И боялся, не взошла ли помеха

Меж рукой и не дающимся плодом?

26 Альцина же

От долгих благоуханных умащений