Неистовый Роланд. Песни I–XXV - [33]

Но порвать поводья ему не в мочь.

27 Как древесный сук,[103]

Рассевшийся и дуплистый,

В очаге, где огненный жар

Выест в его порах влажный воздух,

Лопается с треском,

Выпуская на волю кипящие пары, —

Так скрипит и ворчит и корежится

Страдный мирт, а потом разевается корой,

28 И из щели раздаются стонуще и жалобно

Внятные слова:

«Если есть в тебе почтение и вежество,

Зримые в твоем облике, —

Отвяжи крылатого от моего ствола!

Довольно мне и моей беды,

Без новых, без лишних мук,

Налетающих на меня из-за моря!»

29 Как заслышал Руджьер этот стон —

Дрогнул лицом и вскочил с земли;

Как он понял, что этот стон — из дерева, —

Оцепенев, застыл,

Щеки его горят стыдом,

Торопливо он отвязывает скакуна,

«Прости меня, — говорит, — кто бы ты ни был —

Дух людской или нимфа лесная:

30 Не знал я, что под шершавою корою

Человечья живет душа,

Оттого и обидел твой дышащий мирт,

Оттого и встревожил чудные листья.

Но ответь: кто ты?

В кривом и колючем теле

Как ты жив и разумом и словом?

Да хранит тебя небо от градов и бурь!

31 Если же нынче или после

Я смогу обиду сгладить услугой, —

То клянусь тебе той прекраснейшей,

В чьем владычестве все лучшее во мне:

Словом и делом

Заслужу я твою благодарность!»

Так закончил Руджьер, — и в ответ

Дрогнул мирт от корня до вершины,

рассказывает ему,

32 А потом кора его увлажнилась,

Как потеет комель, только что из лесу,

Долго тщетно споря с огнем,

А затем поддавшись его мощи, —

И повел он повесть:

«За твою любезность расскажу тебе сразу,

Кем я был и от кого я стал миртом

На пленительном этом берегу.

33 Звали меня Астольф,[104]

Слыл я во Франции грозным паладином,

Был родней и Роланду и Ринальду,

Слава которых не знает рубежей,

А по родителе моем Оттоне

Ожидало меня владычество над Англией.

Был я строен, пригож, и пылала обо мне

Не одна красавица; а кончилось худо.

34 Держа путь домой с крайних островов[105]

На восходе в Индийском океане,

Где с Ринальдом и другими храбрыми

Я томился в темных подземельях,

Пока не распахнула нам волю

Необорная мощь паладина Бравы, —

Шли мы вдоль песчаной пустыни,

Легшей грудью под бури аквилона,

35 И тогда-то судьбина, суровая и злая,[106]

Завела нас на нашем пути

К утреннему берегу, где над морем

Взнесся замок могучей Альцины.

А владетельница, выйдя из ворот,

Стояла одна на взморье

И без невода и уды

Завлекала к суше всякую рыбу:

36 Быстрые сплывались к ней дельфины,

Толстые тунцы с открытыми ртами,

Кашалоты, тюлени,

Потревоженные из ленивого их сна,

Краснобородки, лососи, сальпы,

Толпами, быстрей, чем могли,

Плоскоглавы, пилоносы, киты

Выгибали из волн чудовищные спины.

как попал он на этот остров,

37 Видели такого мы кита,

Больше которого не ведано в целом море:

На одиннадцать с лишним шагов

Простирался над хлябью тучный его хребет.

Стоял он в воде, не движась,

И глядели мы на него, и думали,

Что не рыба это, а островок —

Таков он был от конца до конца.

38 Так стояла Альцина, закликая рыб[107]

Только словом, только заклятьем.

Была она сестрою самой Моргане —

То ли младшею, то ли старшею, то ли ровнею.

Посмотрела она, и по лицу стало видно,

Что понравился я ей с первого взгляда.

И задумала она хитро меня отбить

От товарищей, — и так оно и вышло.

39 Подошла она любезно и милостиво

И с приветливым лицом говорит:

«Добрый рыцарь, если вы соизволите

Нынче дать себе отдых у меня,

То увидите вы

Все породы рыб моего улова,

И чешуйчатых, и кожистых, и колючих, —

А их столько, сколько в небе звезд.

40 Если же почтете вы угодным

Здесь отъехать на другую отмель,

То туда всплывает сирена,

Сладкой песней утишающая море».

И указывает на того кита,

Что виделся нам за островок;

А я на беду мою всегда был горяч,

И вот — всхожу на чудовищную спину.

41 И Ринальд и Дудон[108]

Подают мне знаки: не езди!

Все напрасно. С улыбкою Альцина,

Покидая их, всходит вслед за мной,

И послушливый кит

Мчится вплавь сквозь соленую волну.

Пожалел я о своем неразумии,

Но до берега уже было далеко.

42 Ринальд вслед мне бросается вплавь

И едва не тонет,

Потому что с юга налетает буря

Черной тенью на небо и на море.

Что с ним было потом, не знаю.

«Смелей!» — говорит мне Альцина

И весь тот день и всю ту ночь

В бурном море не спускает меня с чудища,

где Альцина враждует с доброй Логистиллой,

43 Так приплыли мы на этот чудный остров,

Где почти везде царит Альцина,

Потому что она его отбила

У сестры, которую отец

По себе одну оставил наследницею,

Потому что та была законной дочерью,

А другие две (так знающие говорят)

Родились от кровосмешения.

44 И как те были неправедные и злые,

Черных мерзких полные пороков,

Так эта обреталась в чистоте

И лелеяла сердце в добродетели.

Две сестры на нее сплотились сговором,

Чтоб изгнать ее из острова,

И воздвигли за ратью рать,

И отбили сто с лишним замков;

45 Не осталось бы Логистилле ни клочка земли[109]

(Логистилла — так ее звали),

Если б не были ей оградою

Слева — море, справа — голые горы,

Как меж Англией и Шотландией,

Где лежат рубежом река и хребет.

Но и тут Альцина и Моргана

Все рвались отнять и эту малость:

и какова судьба Альцининых любовников

46 Так ярилась чета порочной злобы

На святейшую чистоту.

Но вернусь к рассказу,

Как стал я деревом.

У Альцины я купался в усладах,

Все в ней обо мне пылало,

И не меньше пылал я сам

О ее красе и любезности.