Неистовый Роланд. Песни I–XXV - [123]

105 Но в душе сомненье, как злой пожар,[468]

Чем он пуще тушит, тем пылче пышет:

Так пичуга,

С недогляду всевши в сеть или в клей,

Тщетно плещется, и чем больше бьется,

Тем крылатая плотнее в плену.

Роланд движется к светлому источнику,

Где навесом выкрутилась скала.

106 Цепкий плющ и раскидистые лозы

Увивали вход;

Здесь-то в те палящие полдни

Леживали блаженные любовники,

И внутри и вне

Выплетшие вязь их имен

Инде мелом, а инде углем,

Или острым ножевым оконечьем.

По надписям он узнает об их любви

107 Пеш подходит печальный паладин,

И вступая в сень,

Видит строки, словно вчера

Чертанные Медоровою рукою.

Счастье этих мест

Положил влюбленный в стихи

Лучшим складом своей природной речи,

А по-нашему гласили они так:

108 «Нежные травы, пестрые севы, свежие струи,

Милые тени пещерной сени,

Где светлая Галафронова Анджелика,

Многими любимая тщетно,

Почивала на лоне моем нагая!

За дарованную вами усладу

Чем воздать мне, бедному Медору,

Как не повсечасною хвалою

109 И мольбою

Ко влюбленным паладинам и дамам,

Здешним и мимохожим,

Случайным и доброхотным:

Молвить травам, цветам, сеням и струям:

Да блюдут вас солнце и месяц,

Чтобы нимфы вас охраняли

И от вас пастуший скот отгоняли!»

110 По-арабски

Это было писано, а Роланд

Между многих свычных наречий

По-арабски умел, как по-латыни,

Тем не раз по языческим краям

Сберегаясь от сраму и урону, —

Но напрасно,

Ибо нынче урон был пуще прибылей.

111 Трижды и четырежды

Он глядит в зловещие письмена,

Тщетно чая прочитать в них иное,

Вновь и вновь видя прежнее и прежнее.

С каждым взглядом в страждущей груди

Льдистым стиском стискивается сердце.

Очи в камень и мысли в камень,

И как камень — сам.

112 Обесчувствленный,

Остается он весь в добычу горю:

Кто не знает, зная —

Нет больнее боли, чем эта!

Подбородок в грудь, чело долу,

Он не в силах излить слезными пенями

Ни слезы, ни слова —

Так полон он муки.

113 Мука давит,

Рвется вон, а спирается внутри:

Так вода в сосуде

С узким горлом и круглым туловом,

Оберни его, и ринется вон,

Столь спираясь о тесном выходе,

Что лишь каплей капле каплется вслед.

114 Поопомнившись,

Вновь он мнит в том, что есть, не то, что есть,

Хочет верить, верит, надеется,

Что клевещут на его госпожу,

Чтобы он, Роланд,

Несносимой о ней терзался ревностью.

Кто замыслил такое зло,

Тот и вторил ее руке своею.

Пастух рассказывает ему, что случилось

115 С такового ль зыбкого обнадеженья

Привоспрянув духом,

Вновь он, всел в Златоуздово седло, —

А уж в небе не солнце, а солнцев братец.

По недальней езде

Видит всшедший очажный дым над кровлями,

Слышит песий лай, скотский мык:

Он в усадьбе, и здесь ему ночлежье.

116 Спешился усталый,

Златоузда отдал справному малому,

Другой снял с него латы, третий шпоры,

А четвертый начищает доспех.

А была это самая та хижина,

Где израненный Медор повстречал свою судьбу.

Роланд хочет спать и не хочет есть,

Сытый горем тяжеле брашен.

117 Но чем пуще он взыскует покоя,

Тем плачевней тоска ему и труд,

Ибо стены, двери, окна в дому

Ненавистными же пестреют начертаниями.

Он не спрашивает, он сжимает губы,

Он страшится, что станет яснее дня,

Станет ярче дня

То, что он туманил для безболия.

118 Но обман себя — не обман:

И не к спросу находится ответствователь.

Пожелавши пастух рассеять

Паладинову тяготную печаль,

Затевает сказ о двух влюбленных,

Как он сказывал о них всем охочим,

А охочих было немало, —

И бездумную заводит он речь,

119 Как прекрасная Анджелика упрашивала

Перенесть в эту хижину Медора,

Изнемогшего раною, и как

Исцеляла его и исцелила,

Но сама восстраждала горшею

Раною от Амуровой стрелы,

И такой в малой искре был пожар,

Что металась в жару, не зная места,

120 И не помня, что она есть дочь

Наибольшего владыки Востока,

По крайней своей любви

Она стала женой малого латника.

До такого достигнувши конца,

Пастух вынес самое то запястье,

Каковым Анджелика при разлуке

Отдарила его приютную услугу.

Страдания Роланда

121 Это стал топор,

Махом снесший голову с плеч

После неисчетных

Бичеваний от палача-Амора.

Роланд силится утаить свою боль —

Тщетно,

Ибо необорны

Взрыды и всплачи из уст и глаз.

122 А как он остался один,

И снялась препона его кручине, —

Из-под век по ланитам и на грудь

Хлынул слезный ток,

Разлились стенания и рыдания,

Он не сыщет места на ложе,

Оно жестче ему каменьев,

Жесточе крапивы.

123 А как вспало ему в тяжкую мысль,[469]

Что на самой этой постели

С блудным другом

Почасту-де леживала изменница, —

Он шарахнулся от пуха перин,

Он взметнулся прочь,

Как дремотный мужик на мураве,

Вдруг завидя грозящую гадюку.

124 Ложе, дом, пастух

Таково ему сразу ненавистны,

Что, не ждав луны,

Ни Авроры, предшественницы солнца,

Он хватает оружие и коня

И в чащобу, под сплетшиеся ветви,

Где вокруг — никого, и там

Воплем, воем разверз врата страдания.

125 Неуемны слезы, немолчны стоны,

Нет избавы ночью, ни днем,

Омерзели села, постыли домы,

Он простерт в глуши на голой земле,

Он не верит сам, что в очах

Столько слез, а в груди

Столько вздохов, и вновь и вновь

Говорит себе в разрыве рыданий:

126 «Нет,[470]

То не слезы бьют из глаз, как струя:

Недостало бы горю моему слез —

Иссякли б о полуплаче!

Не сама ли то жизненная влага,

Закипев, встекает к очам,

Чтоб излить в мой последний час

Боль и жизнь?

127 То не вздохи

Означают мучение мое, нет: