Насмешка любви - [11]
И в этом «мово милого» едва-едва, но всё же чувствовалась не так уж и далеко затаённая и отнюдь не показная нежность. Больше того – там не было ни на йоту лжи. Но я никак не мог понять, что их связало – таких внешне двух разных людей, и две неоднородные, по сути, судьбы, соединённые провидением в одну единственную. И как ни старался я самого себя поставить на место то одного, то другого – ничего не получалось. Сплошной туман и ничего другого не вырисовывалось.
– Стибрят, факт, – повторила она.
– Да хватит тебе, – беззлобно отмахнулся он от её шутки. – Можешь не волноваться. Не сподобит. И не стибрит. – Подыграл ей супруг.
Елизавета Васильевна, балагуря, явно старалась произвести на меня впечатление – ради своего мужа, естественно. Я поначалу снисходительно дивился этой показной перебранке, которую можно было принимать и не принимать – за правду, но, услышав знакомые имена, призадумался. И мне подумалось, что с ней ему не грозит ни новая беда, ни одинокая старость, ни безысходная тоска.
А Андрей Владимирович сидел и улыбался, явно довольный и моим одобрением, и жёнушкиным хлебосольством, да ещё и этой – её, ничего не имеющей общего с действительностью, показной ревностностью и последовавшим крепким объятием.
Для него, Андрея Соколова, который, как я уже говорил, жил совсем в другом мире, можно сказать – полувиртуальном, сегодняшний день был очередным Праздником Победы, которых не так уж и много было в его жизни. Не только потому, что удачно завершил свою работу, а от того, что он сделал это – несмотря ни на что!
День клонился к вечеру. Много о чём мы поговорили, и не мешало ещё бы поговорить, но пора было мне собираться в дорогу – командировка и так непозволительно затягивалась. Все несостоявшиеся разговоры было решено оставить на потом.
На прощание я попросил разрешения сфотографировать некоторые его работы. Что и сделал. Но сам он позировать перед камерой категорически отказался: дескать, нечего людям настроение портить.
У калитки, прощаясь с Елизаветой Васильевной, я как бы невзначай спросил её:
– Да, совсем забыл: а как вы познакомились?
– Ну, милый, ты очень многого хочешь знать! – Загадочно улыбнулась она. – Это уж совсем другая история. Не про тебя. Это личное. Как там у Пушкина: преданье старины глубокой – дела давно забытых дел. Заезжайте. Рады будем.
На том и расстались.
«Как же не про меня?!.. – подумалось мне. – И про меня тоже».
По дороге на вокзал, на площади, я повстречал Петровича. И попивая с ним пивко под водочку в ожидании поезда, как бы между прочим спросил, чтобы упорядочить свои впечатления, хотя и так мне всё было ясно:
– Скажи, Петрович, а Андрей Соколов – не тот ли солдатик из твоей байки, что побывал в баньке в женский помывочный день?
Тот даже переменился в лице:
– Может, тот, а может, не тот. Кто их слепых разберёт?..
И вдруг взбеленился:
– Ходят тут всякие – всё высматривают, всё выспрашивают, всё вынюхивают – на честных людей напраслину возводют! Глядишь, и ославят на всю Россию! Шелкопёрые писаки – сраные! А ну-ка подь отсюда, а то палкой счас, – размахнулся он, – перешибу.
Сказал и потряс своей клюкой перед моим носом. Затем плюнул мне под ноги, забрал свою кружку с недопитым пивом и отковылял неподалёку, к свалке из ящиков, чтобы продолжить своё пиршество.
– Ну извини, ляпнул, не подумав. Ты-то как живёшь, всё о других да о других байки сказываешь? А о себе что ж? – спросил я, примирительно поднося ему новую кружку пива. – Женат ли?
– Да кто ж пойдёт за меня такого?
– Да мало ли кто?
– Нет уж, моё дело табак! Мне и так неплохо. Перебиваюсь то на свои, то на подножные. Как с хлебом, так и с бабами. Ну, бывай здоров, заскакивай, ежели что надо – подскажу.
Захмелев, подобрел он и промолвил при расставании:
– А про слепого того забудь. Враньё всё. Наговорил я, бог знает что. Нехорошо это.
«Счас, как же забуду, – подражая местному говору, подумалось мне, – раз тут такие страсти в вашем бабьем царстве разгорались и разгораются, по-видимому, и сейчас!»
Стоял душный вечер, с запада набегали чёрные тучи, изредка полыхали зарницы. И вслед за ними слышались приглушённые расстоянием раскаты грома.
– Гроза идёт, – промолвил Петрович. – Серьёзная. Шустро набегает. Так что держись – как бы огороды не посмывало сверху.
Мы посмотрели в ту сторону, что на взгорье, за танцплощадкой, где только что выстроенные добротные бревенчатые избы уже укутывались серой и влажной мглой.
И вдруг оттуда, с того же взгорья, разорвало тишину девичье многоголосье:
Средь дремучих лесов затерялося
Небогатое наше село.
Горе горькое по свету шлялося,
И ко мне невзначай забрело…
– Верка с подружками из клуба возвращается, – узнал певуний Петрович.
И тут же где-то рядом откликнулась другая компания:
Напилася я пьяна, не дойду я до дома…
А затем – совсем неподалёку:
На реченьке-речке, на том бережочке
Мыла Марусенька белые ножки.
Плыли к Марусеньке белые гуси…
– А это Мотина дочка… Скоро про «шумел камыш» начнётся.
– То-то ты всё знаешь, Петрович?
– Такая должность. Сколько лет живу – ничего нового, разве что на танцплощадке что-нибудь новенькое – ну, там «рио риту» услышишь или ещё чего. А так: любят у нас тут бабы пострадать. И по поводу и без оного.
Кабачек О.Л. «Топос и хронос бессознательного: новые открытия». Научно-популярное издание. Продолжение книги «Топос и хронос бессознательного: междисциплинарное исследование». Книга об искусстве и о бессознательном: одно изучается через другое. По-новому описана структура бессознательного и его феномены. Издание будет интересно психологам, психотерапевтам, психиатрам, филологам и всем, интересующимся проблемами бессознательного и художественной литературой. Автор – кандидат психологических наук, лауреат международных литературных конкурсов.
Внимание: данный сборник рецептов чуть более чем полностью насыщен оголтелым мужским шовинизмом, нетолерантностью и вредным чревоугодием.
Автор книги – врач-терапевт, родившийся в Баку и работавший в Азербайджане, Татарстане, Израиле и, наконец, в Штатах, где и трудится по сей день. Жизнь врача повседневно испытывала на прочность и требовала разрядки в виде путешествий, художественной фотографии, занятий живописью, охоты, рыбалки и пр., а все увиденное и пережитое складывалось в короткие рассказы и миниатюры о больницах, врачах и их пациентах, а также о разных городах и странах, о службе в израильской армии, о джазе, любви, кулинарии и вообще обо всем на свете.
Захватывающие, почти детективные сюжеты трех маленьких, но емких по содержанию романов до конца, до последней строчки держат читателя в напряжении. Эти романы по жанру исторические, но история, придавая повествованию некую достоверность, служит лишь фоном для искусно сплетенной интриги. Герои Лажесс — люди мужественные и обаятельные, и следить за развитием их характеров, противоречивых и не лишенных недостатков, не только любопытно, но и поучительно.
В романе автор изобразил начало нового века с его сплетением событий, смыслов, мировоззрений и с утверждением новых порядков, противных человеческой натуре. Всесильный и переменчивый океан становится частью судеб людей и олицетворяет беспощадную и в то же время живительную стихию, перед которой рассыпаются амбиции человечества, словно песчаные замки, – стихию, которая служит напоминанием о подлинной природе вещей и происхождении человека. Древние легенды непокорных племен оживают на страницах книги, и мы видим, куда ведет путь сопротивления, а куда – всеобщий страх. Вне зависимости от того, в какой стране находятся герои, каждый из них должен сделать свой собственный выбор в условиях, когда реальность искажена, а истина сокрыта, – но при этом везде они встречают людей сильных духом и готовых прийти на помощь в час нужды. Главный герой, врач и вечный искатель, дерзает побороть неизлечимую болезнь – во имя любви.
Настоящая монография представляет собой биографическое исследование двух древних родов Ярославской области – Добронравиных и Головщиковых, породнившихся в 1898 году. Старая семейная фотография начала ХХ века, бережно хранимая потомками, вызвала у автора неподдельный интерес и желание узнать о жизненном пути изображённых на ней людей. Летопись удивительных, а иногда и трагических судеб разворачивается на фоне исторических событий Ярославского края на протяжении трёх столетий. В книгу вошли многочисленные архивные и печатные материалы, воспоминания родственников, фотографии, а также родословные схемы.