Наши времена - [121]

«А не подстроила ли эту встречу Эльвира?» — промелькнуло у Володи, но весь ее вид говорил, что она тут совершенно ни при чем. Да и откуда она вообще может знать эту историю, если с ним, Володей, только что познакомилась и двумя или тремя часами раньше даже не подозревала о его существовании?..

— Почему ты не позвонила? — обратился Миша к Эльвире. — Ты же могла позвонить. Я не выходил из дому. Ждал. Боялся, что придешь и меня не застанешь. А потом все же вышел на улицу. Недавно, полчаса назад. Но почему же мы сидим здесь? Зайдем в дом. — Взяв Эльвиру за локоть, он приподнял ее и притянул к себе.

Когда они все трое вышли из сквера, Володя кивнул на прощание обоим:

— Спокойной ночи.

— Идемте с нами, мы ведь вместе хотели зайти, — Эльвира решительно взяла Володю за руку.

Мише вовсе не хотелось приглашать Володю к себе, но из вежливости он поддержал Эльвиру:

— Идем, посмотришь, как я живу.

— Он живет как граф, — пошутила Эльвира.

У Володи не было никакого желания сейчас идти в гости к Михайлычу. Непонятны ему были отношения Эльвиры с Михайлычем, которого она назвала женихом. Михайлыч, кажется, по уши влюблен, она же только шутит, посмеивается, иронизирует. Возможно, она это делает, чтобы скрыть свою любовь к нему. Как бы то ни было, Володя здесь — третий, а третий, как известно, лишний. Кроме всего прочего, ему уже пора идти в общежитие. Если возвращаешься поздно, вахтерша зорко вглядывается каждому в лицо, строго требует пропуск, а пропуска у него нет.

— Зайду в другой раз, — сказал он.

— Почему же не сейчас? Мы ведь ждали! Идемте! — Эльвира приглашала таким тоном, точно к себе в квартиру.

— Коль зовут, надо идти, а не ломаться как кисейная барышня… — В голосе Михайлыча чувствовалось явное нежелание, чтобы Володя зашел к нему, и именно поэтому Володя вдруг решил зайти.

Михайлыч зажег в квартире пятиламповую люстру и настольную лампу. Незамысловатые яркие цветочки на обоях, стекло в серванте слепили глаза. Он подал Эльвире тапочки, и она, надев их, немного даже покружилась по натертому паркетному полу.

— Эльвира, угадай, что у меня в портфеле лежит? — Михайлыч кивнул на тощий портфель, который положил на стол.

— А то не знаю, — усмехнулась Эльвира. — Вчерашний бутерброд, что забыл выложить.

— Вот и не угадала. Вернее, угадала только наполовину. Бутерброд действительно остался с завтрака, но это не в счет. Там подарочек для тебя — одна мечта. Прохожу мимо «Галантереи» — огромная очередь.

— И ты стал в нее?

— Что ж поделаешь, раз надо. Постоял и купил.

— Что же ты купил?

— Мелочь, совершеннейшая мелочь, но все хватали, — он вынул из портфеля с полдесятка изящных тюбиков губной помады. — В очереди говорили, что эта помада — новинка-люкс. Губы от нее становятся прелестными, как у Джоконды.

— Мужчина может покупать что угодно, только не губную помаду. Женщина должна ее сама себе выбирать. Ты, верно, был в этой давке единственным представителем сильного пола? — Эльвира медленно провела душистым карандашиком по верхней губе, по нижней и повернула лицо к Володе, ожидая, видимо, комплимента именно от него, но он был безучастен.

— Сейчас мы устроим маленький сабантуй, — решил Михайлыч. — Эльвира, айда на кухню, постряпаем вместе.

— Нет, мне некогда. Меня ждут дома. А его, — указала она на Володю, — как следует накорми. По моей вине он опоздал в столовую. И, кстати, если ты не против, — добавила она как бы между прочим, — пусть он у тебя переночует. У тебя такие хоромы, а парень ютится в общежитии. Тебе же веселее будет.

Михайлыч бросил поспешный и рассеянный взгляд на Володю, сидевшего на диване, и совершенно пропустил мимо ушей то, что сказала Эльвира. Он думал совсем о другом.

— Но час, полчаса ты можешь еще посидеть?! — умолял он Эльвиру.

— Сказала же — дома ждут. Родители будут беспокоиться, а я, как тебе известно, примерная дочь и не должна огорчать их, — она, казалось, над ним смеется, а он, не чувствуя этого, продолжал уговаривать:

— Сидела в сквере и ждала меня. А теперь не успела войти — и убегаешь. Что за муха тебя укусила? Ты что, с ума сошла?

— По вечерам я схожу с ума. Высплюсь ночью — и утром опять нормальная.

— Никак не пойму тебя. Завтра придешь?

— Завтра приду, — пообещала она. — Чао!

Когда Эльвира вышла, Михайлыч еще немного постоял у двери, будто надеясь, что она вернется и ее уход обернется только шуткой.

Володя, подождав несколько минут, чтобы не получилось так, что он спешит вслед за Эльвирой, тоже поднялся и направился к двери. Конечно, неплохо было бы в домашней обстановке поговорить с Михайлычем по душам, вызвать его на откровенный разговор, но, заглянув ему в лицо, Володя решил, что момент неподходящий. Он теперь даже испытывал к Мише что-то вроде жалости. Неужели это Михайлыч, тот самый Михайлыч — человек с гонором, честолюбивый, с таким зачастую жестковатым взглядом светло-голубых глаз? Вид у него был жалкий, растерянный. По всей вероятности, эта девушка просто дразнит его, потому что она к нему равнодушна, или же ведет себя так, чтобы он любил ее еще больше. Как бы то ни было, а ему, Володе, здесь делать нечего. Самое лучшее — не обременять Михайлыча сейчас своим присутствием, оставить его одного.