Наши времена - [102]

— Печка еще сильно барахлит.

— Хитрец ты, Лев Борисович, только ноешь, наводишь тень на ясный день. Прикидываешься бедненьким, всегда смотришь тоскливо, чтобы заполучить то, что тебе нужно. Но ты уже все получил… себе отказывали, а тебе давали…

— Все правильно, — засмеялся Лев Борисович. — И тоскливое выражение правильно подметил. Это, видать, у меня наследственное… Как и черные глаза.

— Кого же ты все-таки рассчитываешь назвать из своих заводских помощников? — спросил Девяткин.

— У меня было много помощников… Нужно непременно отметить начальника мартеновского цеха Обухова. Он давал весьма конструктивные предложения.

— Ну, а еще кого?

— Монтажника Васильева, великолепный мастер… если бы не он, не видать бы нам еще этой печи.

— И больше никого?

— Кого же еще? — Лев Борисович старательно протирал стекла очков.

«Прикидывается простачком или в самом деле такой наивный?» — подумал Девяткин.

— Лев Борисович, — не выдержал он, — давай говорить прямо, начистоту. Мы же не сегодня на свет родились… Помнишь, когда я забрал у тебя материал и снял с твоего объекта рабочих? Ты отлично знаешь, что это не был просто мой каприз, моя злая воля, поступить иначе я не мог. Я объяснил тебе это еще тогда, и ты меня хорошо понял… А вообще говоря, руководство завода помогало всем, чем только можно было. И в дальнейшем будем помогать. Контакты наши будут крепнуть. Ведь эта твоя печь не будет последней у нас… На ней дело, как я понимаю, не остановится…

— Естественно, не остановится, — подтвердил Лев Борисовича связь науки с производством — закономерное явление.

«Так ты же должен в таком случае понять и еще кое-что…» — чуть не сорвалось с языка у Девяткина, но он лишь махнул рукой в ответ.

— Ладно, поговорим в другой раз, — улыбнулся он, — раз сегодня не можешь понять или не хочешь…

Девяткин попрощался со Львом Борисовичем тепло и сердечно. Он хотел, видимо, показать, что нисколько не обижен и каких-либо недобрых чувств к нему не питает. Однако разговор с Девяткиным заставил Льва Борисовича призадуматься. Он понял, что вопрос о премии, о вознаграждении — довольно серьезный вопрос и недооценивать его нельзя. Ну, пусть с Девяткиным все ясно, особого вознаграждения ему и не следует, но как быть с сотрудниками лаборатории — Оскольцевым, Гоберидзе, Евдокией Павловной, Яшей Клейнерманом и даже с Сашей Клебановым? Саша не поехал в Сибирь, но на первом этапе работы в Москве он хорошо помогал. Ясно, что все они должны быть включены в список для награждения. «Я бы даже вставил Монику, — подумал Лев Борисович, вспомнив, как однажды поздним вечером прочитал ей весь доклад, с которым он потом выступил перед зарубежными учеными, в числе которых был и его брат Гарри из Америки. — Она тогда так хорошо меня слушала, и вообще я все время чувствую ее заботу… Может быть, уж чересчур… Придется премиальный вопрос как-то затронуть на собрании. Выслушать мнение каждого. А почему бы и нет?» — спросил он себя, желая положить конец этим размышлениям о предстоящих премиях. Были куда более важные дела, о которых следовало подумать…

В эти жаркие, напряженные, полные беспокойства дни, когда начала работать печь, Льву Борисовичу приходилось быть на заводе с утра до вечера. Чтобы не тратить по три часа каждый день на дорогу, он решил на время «перебазироваться» в заводской поселок.

Начальник АХО Иван Федорович Веденеев, крепко сбитый мужчина с казацким чубом над белым широким лбом и с усами, подстриженными в форме идеально правильной трапеции, долго думал, как бы получше устроить почтенного ученого. Он сидел в своем кабинете за столом с двумя телефонами и перечислял Льву Борисовичу, сидевшему напротив, все заводские коммунальные владения. Гостиница сейчас была переполнена командировочными, и вообще — когда она не переполнена? Кроме того, там шумно и дымно; здание, построенное много лет назад, теперь оказалось у самой заводской ограды. Так что, если бы даже и были свободные номера, все равно эта гостиница не подходила бы для человека, нуждающегося в тишине и покое; тем более не подходили для него общежития, где еще более тесно и беспокойно.

— Шутка сказать, такой завод на моих плечах. Голова идет кругом, — пожаловался начальник АХО Ханину. — От одних командировочных и толкачей можно с ума сойти. Не меньше трех десятков толкачей в день. И откуда только не приезжают! Даже из Норильска и Находки. Прежде чем я начал работать здесь в АХО, я два года был председателем колхоза, нешуточное дело, но все-таки никакого сравнения… Куда же мне пристроить вас, товарищ Ханин, чтобы вам было удобно и хорошо? — Веденеев с укоризной бросил взгляд на телефоны, будто был обижен на них за то, что они безмолвно стояли на столе и не давали ему никакого совета. — Впрочем, знаю, — нашел он выход из положения. — Я вас, дорогой товарищ Ханин, поселю вместе с человеком, с которым будете чувствовать себя превосходно, во всяком случае, ручаюсь, что скучно вам не будет. — Веденеев проговорил это таким довольным тоном, словно все его заботы главным образом сводились к тому, чтобы людям, которых он устраивает на жилье, не было скучно.