Наши времена - [104]
Художник стоял в сторонке, немного вытянув шею, ему доставляло удовольствие видеть, что портрет привлек внимание и, очевидно, по достоинству оценен уважаемым ученым.
— Это моя дочь, Ада. Она вылитая мать. У меня две дочери, — У Виктора Васильевича набежало множество морщинок вокруг глаз и губ, видно было, он собирался сказать что-то смешное. — Старшую дочь зовут Раей. Ну, а поскольку «рай» уже есть, должен же быть и «ад». Когда родилась вторая дочка, от ее крика в доме действительно стало как в аду, и мы ее назвали Ада. — По всей вероятности, он очень любил младшую дочь, и ему было приятно поговорить о ней. — Ада! — воскликнул он опять. — Что ты там мешкаешь?
Из соседней комнаты доносился легкий шорох, там, очевидно, переодевались. Но вот послышались шаги, и появилась Ада — женщина лет тридцати, высокая, статная блондинка с голубыми глазами. Одета она была так, точно собиралась идти в гости или в театр, — темное вечернее платье, отделанное люрексом, было ей к лицу. Лев Борисович невольно перевел взгляд с молодой и привлекательной женщины на ее портрет. Теперь он уже не находил большого сходства с Сабиной ни в портрете, ни в живой «модели», но чувство близости, родства, чего-то своего, родного у него осталось.
— Знакомься, Ада, — сказал художник, — это товарищ Ханин. Сам господь бог к нам его прислал, чтобы я увековечил его на полотне.
— Я видела вашу печь, — улыбнулась Ада, протягивая руку, которую Лев Борисович поцеловал. Вообще он не придерживался подобного этикета, но на этот раз губы его как-то сами собой потянулись к ее руке.
— Ты только печь видела, а Льва Борисовича — нет? А я куда ни приду, пусть это будет самый интересный объект, — прежде всего смотрю на людей, которые там работают.
— Кто же, папа, может с тобой сравниться… Но я тоже видела Льва Борисовича. — Ада внимательно посмотрела на Ханина, как бы желая убедиться, что она его действительно видела.
— В таком случае мы с вами уже знакомы… и мне приятно, чрезвычайно приятно… — Льву Борисовичу вдруг показалось, что он уже давно, очень давно знает ее, и ему было жаль, что она куда-то торопится и через минуту-другую уйдет.
— Вечером выйди и непременно погуляй часика полтора, — обратилась Ада к отцу. — Шею оберни теплым шарфом, на улице ветрено. Да, я забыла тебе сказать, папа, — вспомнила она, уже держась за ручку двери, — я проверила наши лотерейные билеты. На один билет мы выиграли рубль. — Она рассмеялась, и ее смех еще звучал, когда она уже была по ту сторону двери.
— Чудесная дочь у вас, — Лев Борисович взглянул в трюмо, стоявшее между окном и шкафом. К ужасу своему, он заметил, что его рубашка далеко не блистала белизной. Что за наказание: не успеешь прийти на завод, как она из белой превращается в серую.
— Моя мастерская — внизу, в подвале. Если хотите и если располагаете свободным временем, мы можем спуститься туда, — предложил художник.
— С большим удовольствием…
Лев Борисович и Виктор Васильевич спустились на цокольный этаж, где помещалась мастерская. Массивная дверь открылась с резким скрежетом, точно железная. Виктор Васильевич зажег трубки дневного света, и они зажужжали, словно целый рой пчел, разгораясь все ярче и ярче, пока совсем не стало светло, и тогда жужжание прекратилось.
Здесь, в мастерской, картин было еще больше, чем в квартире, в рамах и без рам они висели на стенах, стояли на полу, одна возле другой. «И когда это он успел столько нарисовать?» — подумал Лев Борисович.
— Вы не представляете, как трудно иногда бывает заполучить модель, ни у кого нет времени позировать, — пожаловался Виктор Васильевич. — Девяткин, например, то и дело спрашивал, сколько еще будет продолжаться сеанс и когда я наконец закончу портрет. Натан Альтман неделями рисовал Ленина, и Владимир Ильич ни разу у него этого не спросил. Знаете что, давайте не будем откладывать и сейчас же начнем, — предложил художник, как будто заранее уверенный, что Лев Борисович только затем к нему и пожаловал и, разумеется, охотно даст свое согласие. — Присядьте, пожалуйста, сюда, вот на этот стульчик. Поза — какая хотите, лишь бы непринужденная, чтобы не чувствовали себя застегнутым на все пуговицы. Можете разговаривать, а если хотите молчать — молчите. Главное, чтобы было естественно… А чтобы вам не было скучно, если хотите, могу говорить я… Мне это не мешает в работе, я могу говорить, рассказывать…
Льву Борисовичу еще никогда не приходилось позировать, его портрет ни разу не писали, даже фотографироваться он был не большой охотник. Когда из отдела кадров запрашивали у него фотокарточку, он с трудом откапывал старенький затерянный снимок и был рад, что не надо идти в фотоателье. Но сейчас он покорно уселся на табурет, точно это было его излюбленным занятием — позировать. Он лишь глуповато улыбался тому, что с такой легкостью поддался художнику.
— Так широко улыбаться не надо, — деликатно заметил Виктор Васильевич. — И чем свободнее, без напряжения будете держаться, тем лучше. Вы должны хорошо смотреться в моей портретной галерее.
— Иногда мне кажется, — говорил художник, нацеливая, прищуренный глаз на «модель», сидевшую у противоположной стены в трех шагах от него, — иногда мне кажется, что я живу уже тысячи лет. Я жил в одно время со всеми теми, кого я рисовал когда-то, а кого я только не рисовал? Даже Иисуса Христа и еврейских пророков. И в каких странах я только не был, нет, не наяву, а только в воображении. Не так давно я прочитал маленькую книжонку о докторе Хавкине, и мне захотелось написать сюжетную картину. Представьте себе деревушку в Бенгалии — в Индии. Собралась толпа народа, и Хавкин при всех, сняв рубашку, делает себе инъекцию против холеры. Но толпа фанатична, считает это богохульством. Если всемогущий аллах ниспослал холеру и хочет, чтобы люди умирали, как же может в это вмешиваться человек, идти против священной воли? Они бросали камни в Хавкина, а ночью, когда он уснул, накрыли его холстом, пропитанным ядом змеи, чтобы яд проник в тело и умертвил его… Острыми драматическими коллизиями полна старая, новая и новейшая история. Возьмите совсем другой пример. Здесь, на заводе, человек полез в мартен, еще не успевший остыть после аварии, и в раскаленной печи при немыслимой жаре стал ремонтировать ее. Он выдержал эту жару не более двух минут, и тогда его место занял другой, а еще через две минуты — третий смельчак. Всех этих людей я и хочу рисовать… Меня тянет к героическим личностям. Понятно, что не только к ним, — поспешно добавил он, словно опасаясь, как бы Лев Борисович не поднялся с табурета и не сбежал, так как, по-видимому, вовсе не склонен был считать себя героической личностью.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Жизнь и творчество В. В. Павчинского неразрывно связаны с Дальним Востоком.В 1959 году в Хабаровске вышел его роман «Пламенем сердца», и после опубликования своего произведения автор продолжал работать над ним. Роман «Орлиное Гнездо» — новое, переработанное издание книги «Пламенем сердца».Тема романа — история «Орлиного Гнезда», города Владивостока, жизнь и борьба дальневосточного рабочего класса. Действие романа охватывает большой промежуток времени, почти столетие: писатель рассказывает о нескольких поколениях рабочей семьи Калитаевых, крестьянской семье Лободы, о семье интеллигентов Изместьевых, о богачах Дерябиных и Шмякиных, о сложных переплетениях их судеб.
В книгу вошли ранее издававшиеся повести Радия Погодина — «Мост», «Боль», «Дверь». Статья о творчестве Радия Погодина написана кандидатом филологических наук Игорем Смольниковым.http://ruslit.traumlibrary.net.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Сергей Федорович Буданцев (1896–1939) — советский писатель, автор нескольких сборников рассказов, повестей и пьес. Репрессирован в 1939 году.Предлагаемый роман «Саранча» — остросюжетное произведение о событиях в Средней Азии.В сборник входят также рассказы С. Буданцева о Востоке — «Форпост Индии», «Лунный месяц Рамазан», «Жена»; о работе угрозыска — «Таракан», «Неравный брак»; о героях Гражданской войны — «Школа мужественных», «Боевая подруга».
Впервые почувствовать себя на писательском поприще Василий Ганибесов смог во время службы в Советской Армии. Именно армия сделала его принципиальным коммунистом, в армии он стал и профессиональным писателем. Годы работы в Ленинградско-Балтийском отделении литературного объединения писателей Красной Армии и Флота, сотрудничество с журналом «Залп», сама воинская служба, а также определённое дыхание эпохи предвоенного десятилетия наложили отпечаток на творчество писателя, в частности, на его повесть «Эскадрон комиссаров», которая была издана в 1931 году и вошла в советскую литературу как живая страница истории Советской Армии начала 30-х годов.Как и другие военные писатели, Василий Петрович Ганибесов старался рассказать в своих ранних повестях и очерках о службе бойцов и командиров в мирное время, об их боевой учёбе, идейном росте, политической закалке и активном, деятельном участии в жизни страны.Как секретарь партячейки Василий Ганибесов постоянно заботился о идейно-политическом и творческом росте своих товарищей по перу: считал необходимым поднять теоретическую подготовку всех писателей Красной Армии и Флота, организовать их профессиональную учёбу, систематически проводить дискуссии, литературные диспуты, создавать даже специальные курсы военных литераторов и широко практиковать творческие отпуска для авторов военной тематики.