Наши времена - [100]

— Ничего опасного… Она успокоится, ваша дочка, — сказала Полина Яковлевна, отогнав внезапно нахлынувшие мысли. — Все будет хорошо, — повторила она, стоя уже на пороге.

— Дай бог, — вздохнула Ита.

ПРОЩАНИЕ СО ЛЬВОМ БОРИСОВИЧЕМ

Новый агрегат похож на ребенка, которого только еще учат ходить. Ребенок делает первые шаги, падает, ушибается, плачет. Приходится беспрестанно следить за ним, ни на минуту не спускать с него глаз. Новая печь Ханина с ее пятью камерами во многом напоминала такого беспомощного ребенка, возле которого надо находиться постоянно и глядеть в оба, чтобы не случилось несчастья. Если режим работы и технология мартеновской печи издавна хорошо известны и исследованы, то здесь, в «ханинском углу», новая печь могла сотворить такое, на что вряд ли кто из ее создателей мог рассчитывать, а иметь дело с огнем, как известно, совсем не просто. Новая печь еще изрядно капризничала и пока что варила сталь не только не лучше, не быстрее и не качественнее старых испытанных ветеранов — мартеновских печей, но гораздо хуже их. Металл рождался в недрах камер с превеликим напряжением, продуктивность печи была весьма низкой, намного ниже ее проектной мощности, каждый ковш, наполнившийся огненной жидкостью, расценивался почти на вес золота.

Увы, «угол Ханина» пользовался популярностью на заводе отнюдь не благодаря своим громким успехам. Чудес там не происходило. Зато оттуда довольно часто поступали сообщения о разных неполадках, о том, что не клеится там, не ладится, — в общем, до полного благополучия еще очень далеко, и, кажется, не было на заводе такого сталевара, мастера, инженера, который при встрече со Львом Борисовичем не спросил бы: «Ну, как дела?» Ханин отвечал в своей излюбленной шутливой манере: «Хуже губернаторского».

Мартеновцы — народ не ленивый: перед тем как заступить на вахту, они, если хоть немного располагали свободным временем, непременно останавливались у новой печи, а закончив смену, уходили из цеха не ближайшими воротами, а делали крюк, чтобы пройти мимо нее. Возле печи часто можно было встретить и Дору Марковну, старейшую сотрудницу БРИЗа и давнюю, еще с военных лет, хорошую знакомую Льва Борисовича.

— Лева, — обратилась она как-то к Ханину, поправляя на затылке валик волос и сильнее обычного щуря близорукие глаза, будто желала удостовериться, что видит перед собой именно Леву Ханина, который когда-то работал на заводе в конструкторском бюро, а не кого-либо другого, — прошу тебя, Лева, не стесняйся и скажи, в чем ты нуждаешься. Мы же с тобой коллеги — ты изобретатель, а я работник БРИЗа. Мы, можно сказать, самые близкие партнеры.

Говоря так, Дора Марковна имела в виду не только помощь, которую она может оказать Ханину. Она не забывала о том, что Ханин может помочь и ей, его можно использовать в качестве консультанта при решении многих сложных, зачастую весьма запутанных дел, возникающих в БРИЗе.

— Что и говорить, — продолжала Дора Марковна, всматриваясь прищуренными глазами в лицо Ханина, — помощь у нас должна быть обоюдная. Мне необходима авторитетная консультация. Ты же сам прекрасно все понимаешь… Вот, например, уже три недели, как к нам поступило рационализаторское предложение, а мы все еще маринуем его. Главный инженер Пономарев говорит, что это предложение гроша ломаного не стоит. Если его реализовать, то будут одни убытки. Другие тоже придерживаются такого мнения, да и мне самой кажется, что это так, но все же хотелось бы узнать твое мнение — как-никак ты большой специалист.

— Оно имеет отношение к мартеновскому цеху? — спросил Лев Борисович.

— Прямого отношения — нет, но косвенное — да. Ты сам знаешь, Лева, какая у нас всюду тесная взаимосвязь. Предложение внес оператор прокатного цеха, так что прежде всего оно касается прокатчиков, но разве работа мартеновского и других цехов не отражается на прокатном? Это же единый цикл, единый производственный комплекс, один живой организм.

— С удовольствием помогу, но ты видишь, Дора Марковна, как я сейчас занят, у меня все не ладится с печью, каждый раз что-нибудь не так… — Ханин был в некотором замешательстве оттого, что БРИЗ, по-видимому, намерен немедленно нагрузить его работой.

— А я что говорю? — подхватила Дора Марковна. — Говорю же, что мы тебе поможем. Я разве не знаю, что забот и хлопот у тебя хватает. Но что значит «мое» и что значит «чужое», когда ты у нас на заводе, и мы просто обязаны… Вообще говоря, я очень довольна, что ты не струсил и приехал к нам в Сибирь…

— Я ведь старый сибиряк… И вообще не вижу особого подвига в том, что переехал сюда. — Лев Борисович очень не любил, когда кто-нибудь ставил ему в заслугу его приезд в Сибирь. Иногда это имело не слишком хороший привкус. Хвалили за «решимость», за «геройство» и будто давали понять при этом, что знают истинную причину переезда — здесь, в Сибири, быстрее, чем в Москве, Ленинграде или Киеве, можно выдвинуться, вакантных должностей побольше и легче заполучить звание кандидата, доктора наук, даже члена-корреспондента и академика.

— Знаю, знаю, что ты приехал сюда не искать легкого успеха, — успокоила его Дора Марковна, заметив, что комплимент пришелся ее собеседнику не по душе. — Когда же ты все-таки зайдешь ко мне в БРИЗ, чтобы я могла тебя хоть немного ознакомить?..