На руинах нового - [27]
Неудовлетворенность старой буржуазной моралью привела к показному бунту; в 1970–2000-е поколение 68-го и два последующих действительно превратили собственную неудовлетворенность в товар, капитализм оказался весьма сговорчивым и гибким, сделав из «свободного секса» и «революции» самую что ни на есть обывательскую поп-культуру. Что касается слова «революция», то его чаще всего можно услышать и увидеть в рекламах, расписывающих домохозяйкам прелести новой посудомоечной машины. Малколм Макларен, циничный и проницательный ученик Дебора, сделал из процитированной фразы целое направление, «панк», создав из юных придурков группу Sex Pistols, которая выгодно продавала буржуазной публике не «музыку» и даже не какой-то специальный rock’n’roll drive, а саму идею неудовлетворенности, неудовлетворенность агрессивную, циничное, тупое, яростное разочарование. Sex Pistols оказались отличным товаром: майки со слоганом No Future прекрасно продаются в туристических лавках рядом с Трафальгарской площадью и Вестминстерским аббатством. Сам же умный провокатор Макларен, сколотив состояние, отправился в Париж записывать милые электронные альбомы с джазовыми музыкантами и Катрин Денев в роли роскошной буржуазной музы.
Любопытно, что главным из ситуационистских лозунгов, которые были апроприированы участниками парижского Мая, стал «Под мостовой – пляж». «Мостовая» (собственно, «улица») – что-то обыденное и даже деловое, «пляж» – там, где можно предаваться ленивому наслаждению, будучи свободным от надоедливых одежд. Забавно, что даже это они неправильно поняли. Речь у Дебора и Ванейгема шла о другом, о том, что на улице в ситуации психогеографии можно вдруг увидеть пляж, на мгновение, как инструмент изменения сознания. Это вовсе не значит, что барышням нужно срочно снимать лифчик и загорать топлес на бульваре Сен-Мишель.
Но вернемся к «La société du spectacle». В названии ее есть некоторый трюк, и этот трюк также перепутал карты многим, открывшим книгу Дебора в переводе – или даже услышавшим о ее существовании. На обложке используется слово spectacle, которое в ряде языков, помимо значения «зрелище», «шоу», имеет и театральные коннотации. «Спектакль». «Общество спектакля». Естественно, никакого театра Ги Дебор в виду не имел; он считал этот вид искусства глубоко буржуазным и даже мертвым (но недостаточно мертвым, чтобы восхищать своей застывшей в смерти красотой, как, к примеру, «театр Кабуки»), да и вообще на искусство ему было глубоко наплевать. Тут важнее другое. Идея «театра», по крайней мере «классического», «старого», заключается в том, что между сценой и зрительным залам есть незримая стена, та самая, которую всяческие театральные реформаторы пытаются – с разной степенью параноидальной скуки – сломать. «Зрелище» – дело совсем другое. Можно на зрелище глазеть, а можно – как на старой ярмарочной площади – стать его участником. Вот эту гипотетическую возможность, на самом деле нереализованную, Дебор и кладет в основу своей концепции.
Саму же концепцию «La société du spectacle» пересказать проще простого. Причем в двух-трех фразах. Первая: при капитализме отношения между вещами и людьми реализуются в виде «зрелища». Вторая: само «зрелище» является такой же вещью, как и остальные вещи (включая людей), принимающие участие в зрелище, – оттого «зрелище» есть не верхний слой, не «видимость» происходящего при капитализме, а его суть[65]. Третья: «зрелище» универсально, оно – основа обществ, называемых «социалистическими»; причина этого – то, что они «социалистическими» и уж тем более «коммунистическими» не являются, перед нами – вариант мирового господства капитализма, буржуазного общества: «Общество – носитель спектакля господствует над слаборазвитыми регионами не только посредством экономической гегемонии. Оно господствует над ними и в качестве общества спектакля. Там, где для этого пока отсутствует материальное основание, современное общество зрительно уже заполонило социальную поверхность каждого континента. Оно определяет программу правящего класса и направляет его формирование. Подобно тому, как оно представляет псевдоблага, которые следует вожделеть, оно так же предлагает местным революционерам и фальшивые модели революции. Спектакль, присущий бюрократической власти, довлеющей над несколькими индустриальными странами, на деле является частью тотального спектакля – и как его общее псевдоотрицание, и как его опора. Если спектакль, рассматриваемый в своих различных локализациях, с очевидностью указывает на тоталитарные общественные специализации прессы и администрации общества, то последние на уровне глобального функционирования системы сливаются в некоем мировом разделении зрелищных задач».
