На руинах нового - [25]
Исторически все это, конечно, не так, если внимательно изучать разные исторические периоды и разные регионы. К примеру, в Европе были нередки случаи, когда классовое общество формируется или даже сформировалось, а государства – в его марксистском понимании – нет, в лучшем случае есть «протогосударство» – смотри, например, Ирландию и Уэльс раннего и даже отчасти высокого Средневековья. Но наша задача вовсе не в критике (и уж точно не в уличении во лжи) марксистского учения о государстве. На этот счет написано немало. Для нас важно другое – то, что Ленин предпочитает закрыть глаза на явный отход самого Маркса от логики марксизма как учения о классах, на его совершенно этатистскую логику. В конце концов автор запутался и утверждает, что «централизованная государственная власть, характерная для буржуазного общества, возникла в эпоху падения абсолютизма» (29). Но это не только неверно с фактической точки зрения, это полностью противоречит тому, что говорил в выше цитированном Лениным пассаже Маркс![60]
Почему такое происходит в «Государстве и революции»? Помимо прочего, потому, что Ленин холоден к пролетариату как таковому и к его интересам. В его схеме пролетариат играет не более важную роль, чем, скажем, буржуазия или помещики; он – объект учения о государстве, который следует технологически точно и последовательно превратить в субъект, но, в каком-то смысле, не лишая его объективности. Иными словами: что должен сделать пролетариат для того, чтобы освободить себя и все человечество от эксплуатации, чтобы – если верить Марксу – закончить историю? Он должен прежде всего сломать существующую государственную машину. Во-вторых, пролетариат должен стать государством, установив свою диктатуру (но одновременно – более популистский вариант – и свою полную и окончательную демократию). А там, и это в-третьих, когда сопротивления свергнутых эксплуататоров не будет, пролетариат должен отмереть – ведь отомрет же государство! Выходит весьма логично: перестав быть эксплуатируемым классом, перестав продавать свой труд, пролетариат уже не будет собой. Он сольется со всей массой населения; он, став на время всем, станет в конце концов никем.
Представляется, что главная – и мало кем замеченная[61] – цель марксизма-ленинизма – исчезновение пролетариата, этого последнего оставшегося в живых героя исторической драмы борьбы классов, его растворение. Он свою задачу выполнил. Но тогда получается, что он могильщик не только капитализма, он могильщик и себя самого, – а пролетарская революция становится актом самоубийства целого класса. Кажется, для этого и придумана марксистско-ленинская теория государства, чтобы в два этапа покончить с государством – сначала со старым, потом с новым; пролетариат и его нынешние страдания играют тут роль и причины и актора, он сыграет роль и исчезнет со сцены. Так что, возможно, Оуэн Хэзерли прав, «Государство и революция» – анархистская книга. Но все же я бы не согласился с этим – она не анархистская, а совершенно нигилистская, не в конкретном историческом смысле, мол, автор испытал влияние «русских нигилистов» второй половины XIX века, нет, она тотально нигилистская исторически. Ведь после отмирания государства и пролетариата не останется ничего. Снимая с мира покров за покровом прискорбной сансары под названием «история мира как история классовой борьбы», Маркс (неосознанно и, наверное, с ужасом) и Ленин (с удовлетворением менеджера, решившего сложную логистическую задачу) увидели великое Ничто, Нирвану. И никого не должны вводить в заблуждение туманные рассуждения Ленина о «высшей фазе коммунистического общества»: «Но как скоро пойдет это развитие дальше, как скоро дойдет оно до разрыва с разделением труда, до уничтожения противоположности между умственным и физическим трудом, до превращения труда в „первую жизненную потребность“, этого мы не знаем и знать не можем» (96). И, добавим мы, не очень хотим знать, ибо догадываемся, что впереди – пустота, о которой и рассуждать бессмысленно. Пустота. Нирвана. Так что обогатим перечень различных интерпретаций «Государства и революции», назвав ее «буддийской книгой».
Вот какие странные штуки сочинялись в начале 1917-го в Цюрихе.
Революция и выпивка
За год до известных событий Мая 1968-го, которые создали на Западе тот тип общества, что сейчас умирает на наших глазах, во Франции вышли две книги. Первая называлась «Traité desavoir-vivre à l’usage des jeunes générations» (известна за пределами франкофонного мира в английском переводе с «The Revolutionof Everyday Life» на обложке
