На развалинах Старой Крепости - [23]

На скале, на каменной площадке, высоко над синим морем, вырвали динамитом крепкую могилу.

И светлым солнечным утром, когда ещё вовсю распевали птицы, когда ещё не просохла роса на тенистых полянках парка, весь лагерь пришёл провожать Алику.

Всё было очень тихо, никаких слов и торжественных речей — ничего. Натка стояла и смотрела вокруг.

Она видела, что даже самые известные в лагере хулиганы — кого она знала, пришли сюда, и на глазах у многих из них сверкали слёзы.

Она видела Амьера, бледного и сдержанного настолько, что, казалось, никому нельзя было даже пальцем дотронуться до него сейчас, и подумала, что если когда-нибудь этот мальчишка по-настоящему вскинет автоматное дуло, то ни пощады, ни промаха от него не будет.

Потом она увидела Сергея. Он стоял неподвижно, как часовой на посту. И только сейчас Натка разглядела, что лицо у него спокойно, почти сурово.

Тут Натку тихонько позвали и сказали, что одна девочка из Наткиной группы бросилась на траву и очень крепко плачет.

Потом все ушли. Остались только Сергей, Гейка и четверо рабочих.

Они навалили груду тяжёлых камней, пробили отверстие, крепко залили цементом, забросали бугор цветами.

И поставили над могилой трёхцветное русское знамя и большой православный крест.

В тот же день Сергей паковал чемоданы. Он зашёл в комнату, где жила Алика, и стал складывать вещи. Он уложил всё, но, вдруг, понял, что нигде не видит Аликиной фотографии.

Он потёр виски, припоминая, не брал ли он её с собою. Заглянул даже в свой дипломат, где хранились рабочие бумаги, но фотографии и там не было.

Голова работала нечётко, мысли всё как-то сбивались, разбегались, путались, и он не знал, на кого — на себя, на других ли — сердиться.

Он подошёл к Натке.

— Завтра я уезжаю, Наташа, — сказал Сергей. — Мне больше нечего здесь делать.

Натка положила руки ему на плечи и заглянула в глаза.

— Серёжа, возьми меня с собой, — проговорила она вдруг тихим, усталым голосом. — Возьми меня с собой. Пожалуйста.

Сергей, казалось, даже не удивился.

— Куда? — только спросил он.

— Куда-нибудь. Всё равно. Только забери меня отсюда… Я куда хочешь за тобой поеду. Мне, ведь, так надоело быть одной…

Натка опустила голову ему на плечо, и Сергей, не говоря ни слова, прижал Натку к себе.

Потом тихо сказал:

— Собирайся.

Уже уложив все вещи, Сергей опять вспомнил про Аликину фотографию.

— Ты знаешь, Наташа, куда-то Аликино фото пропало. Наверное, сам куда-то засунул — не помню. Искал, искал — нет нигде. В Москве у меня ещё есть, — словно оправдываясь, добавил он. — А здесь больше нету.

В дверь заглянул вожатый Корчаганов, который весь день ловил Натку, чтобы что-то высказать ей. Но, увидев Сергея, он понял, что сейчас, пожалуй, не время и не место. Он исчез, так ничего и не сказав.

Они решили ехать завтра рано утром.

В последний раз захотела пройтись Натка по лагерю. Она уже побывала у начальника лагеря и уговорила Фёдора Константиновича отпустить её вместе с Сергеем. Тот, разумеется, без большого желания, но всё-таки согласился.

Ещё не везде смолкли печальные разговоры, ещё не у всех остыли заплаканные глаза, но жизнь двигалась дальше, двигалась своим чередом, и Натка хорошо понимала, что скоро всё, здесь случившееся, забудется.

Уже опять кто-то с кем-то успел подраться, опять где-то втихаря разливали по стаканам водку, и опять откуда-то долетал сладковатый запах анаши.

Натка зашла в прохладную палату. Там у окна стоял Амьер. Она подошла к нему сзади, но он задумался и не слышал. Она заглянула ему через плечо и увидела, что он пристально разглядывает Аликино фото.

Амьер отпрыгнул и крепко спрятал фотокарточку за спину.

— Зачем это? — с укором спросила Натка. — Разве ты вор? Это нехорошо. Отдай назад, Амьер.

— Вот скажи, что убьёшь, и всё равно не отдам, — стиснув зубы, но спокойно, не повышая голоса, ответил мальчишка.

И Натка поняла: правда, скажи ему, что убьют, и он не отдаст.

— Амьер, — ласково заговорила Натка, положив ему руку на плечо, — а ведь Аликиному отцу очень, очень больно. Ты отдай, отнеси. Он на тебя не рассердится…

Тут губы у Амьера запрыгали. Исчезла вызывающая, нагловатая усмешка, совсем по-ребячьи раскрылись и замигали его всегда прищуренные глаза, и он уже не крепко и не уверенно держал перед собой Аликину карточку. Голос его дрогнул, и непривычные крупные слёзы покатились по его щекам.

— Да, Натка, — беспомощным, горячим полушёпотом заговорил он, — у отца, наверное, ещё есть. Он, наверно, ещё достанет. А мне… а я ведь её уже больше никогда…

Минутой позже, всё ещё собираясь высказать что-то Натке, забежал вожатый Корчаганов и, разинув рот, остановился. Сидя на койке, прямо на чистом одеяле, крепко обнявшись, Амьер и Натка Шегалова плакали. Плакали открыто, громко, как маленькие глупые дети.

Он постоял, тихонько, на цыпочках, вышел, и ему почему-то захотелось выпить очень холодной воды.

Провожать в дорогу пришли многие. Уже в самую последнюю минуту, когда Сергей и Натка усаживались в такси, подошёл Амьер. Не говоря ни слова, он пожал руку Сергею, потом Натке.

— Прощай, Амьер, — тихо сказала Натка.

Машина рявкнула, и Натка, приподнявшись, в последний раз посмотрела вокруг.