На пути к рассвету - [11]

Прошла минута, потом полчаса, ноги затекли совсем, руки онемели. Аня склонилась на свой мешок и снова задремала. Проснулась, лишь когда самолёт коснулся земли.

Медленно, еле-еле вылезли они из тесной кабины, спрыгнули на траву. Шуршал мелкий дождь, мешки оставили в самолёте, побрели к приземистому длинному бараку, и тут выяснилось, что сели они в Вологде, а не в глухом селе, где был расквартирован штаб 7-й армии, где их ждали.

Обедали в аэродромной столовой последними. Сидели за одним столом хмурые лётчики Р-5, весело блестевшего под косым дождём в дальнем углу лётного поля, и неразговорчивые, притихшие пассажиры. Когда выпили компот из сухофруктов, Степаныч, которому, как выяснилось при полуденном свете, было всего лет тридцать, негромко сказал:

— Будем ночевать. Погода не пускает, да это и к лучшему — механики в моторе поковыряются, я из-за него-то сел сюда. Расквартируемся в общежитии для лётного состава, вам на четверых будет выделена комната, Алексей уже договорился. О вашей задержке и о перемене маршрута я сейчас дам радиограмму в Беломорск. Вопросы?

— Можно съездить на попутке в город, лётчики тут собираются, приглашали? — спросила Марийка.

— Не велено с чужими.

— Разве эти очаровательные окрестности не напоминают вам, сударыня, луга Швейцарии? Раскройте глазки — это же Ницца, Ривьера, Рица, — зачастил Жандорак и, ловко выбив щелчком большого пальца папиросу из пачки с надписью «Пушка», поймал её ртом.

Марийка восторженно глядела на Алексея.

— А ещё раз можете так? — спросила она, уже позабыв о намечавшейся поездке в Вологду.

— Для вас, востроглазая, всё что угодно, можно даже с неба звезду.

Яковлев и Маунумяки дружно захихикали. Щелчок пальцем снизу вверх, небрежный кивок головой, и новая папироска во рту Алексея. Яковлев полез за своей пачкой, стал вертеть её в руках, примеряться. Анна сидела, опустив ресницы, ей было неловко, хотелось встать, уйти.

— У меня вон там приятель сидит, я возьму у него плащ, — сказал шёпотом Степаныч, подымаясь с места, и Аня встала за ним.

В комнате пахло ваксой, немытым мужским телом, махоркой. У окна — хилый столик со старыми газетами, у стен, обклеенных картинками из журналов, четыре кровати, узкие, железные, застеленные несвежими байковыми одеялами. Аня распахнула окно, присела на кровать, стоявшую у столика, потом легко сбросила с ног жёлтые пьексы, легла, свернувшись калачиком. Её покачивало, в голове монотонно гудел огромный шмель.

Когда Алёша и Марийка вошли в комнату, Аня спала. Алексей увидел болезненно сжатые пухлые губы, длинные подрагивающие ресницы, на которых застыла маленькая слезинка, и почувствовал, как у него что-то опустилось в груди, точно полетел вниз на качелях.

Тихо, не отрывая взгляда от бледного лица Ани, он отступал к двери. За ним вышла и Марийка.

Они присели в полутёмном коридоре, где по серым стенам шептались полусонные мухи. Уголок был тихий, никто не сновал мимо, вдалеке по тусклому стеклу барабанил дождик.

— Ну, хорошо, я понимаю, фамилию нельзя, ну а имя-то? Неужели секрет?

Марийка сидела прямо, поджав под скамейку ноги, вся строгая, серьёзная, куда девались её весёлость, беззаботная улыбка.

— Какой тут секрет, товарищ лейтенант, только зачем всё это вам, не понимаю, — отвечала она, опуская глаза и разглаживая юбку на коленях. Помолчав, добавила: — Зовут меня просто — Мария. Мне уже восемнадцать лет. Не верите? Честное комсомольское, 25 марта исполнилось. Была я маминой, была я папиной, а теперь вот сиротка. Согнала моих родителей с дедовских мест злая война. Слыхали, есть такая деревня Пряжа, недалеко от Петрозаводска? Районный центр, между прочим. Ну, так вот, поехали они из Пряжи через всю страну в эвакуацию. Живут сейчас в Ивановской области, работают, как и раньше, в колхозе, крестьянствуют. Я ведь тоже барышня-крестьянка, читали такую книгу?

— Не страшно идти в тыл к фашистам?

— Ну, вот, пошло-поехало, — вспыхнула Марийка, и голос её стал, как раньше, крепким и звонким. — Ни в какой тыл мы не идём. Ясно? Мы будем работать в штабе. Переводчиками.

— Почему же вам форму не выдали?

— Мы вольнонаёмные, нам не положено.

— Чего ж такое барахлишко ветхое у вас? И парни ваши под каких-то пастухов нарядились?

— Ну, хватит, товарищ дорогой, — рассердилась Мария. — Меняем пластинку. Или вот лучше послушай такую присказку. Едет солдат к фронту, навстречу ему прохожий. Разговорились. Как кобылу кличут? Секрет. Где телегу взял? Военная тайна. А куда путь держишь? На передовую в деревню Ивановка. А что везёшь? Патроны. Так что вот так, сказала — переводчиками, и баста. Вы же красный командир, сами должны понимать, не маленькие! Сколько вам годков, товарищ лейтенант?

— Да называй на ты, чего уж там, на четыре года я всего старше. Перед самой войной кончил Харьковское штурманское авиационное училище и сразу сюда, к вам.

— Слушай, Алексей, — перебила его Марийка, — а может, ты меня понарошке расспрашиваешь, испытываешь? Думаешь, у девки этой ветер в голове, всё выложит. Всем кажется, что я болтушка. Прямо не знаю, что мне делать. Дудки, буду молчать как рыба. Ты-то ведь комсомолец? Ну так чего липнешь с глупыми вопросами? И руки при себе держи. Знаю я вас. Думаешь, вот малолетка клюнет на малиновые лейтенантские кубики, на золотые птички в голубых петлицах. Как же, держи карман шире! У меня, между прочим, парень есть, можно сказать, жених. Не хуже некоторых, хоть он и не носит кубарей. Пока не носит, пока. Так-то, товарищ дорогой…