В беседах с ближайшими друзьями Маклаков — если порой заходила речь о его будущей биографии — неизменно и настойчиво говорил:
— Пожалуйста, пусть только ничего не пишут о моей деятельности здесь, в эмиграции!
По-видимому, он считал, что основное, важнейшее в его жизни было там, в России. Там он действительно жил, здесь — только доживал. До известной степени это верно в отношении всех русских дореволюционных общественных деятелей, но только до известной степени, и в отношении Маклакова, пожалуй, менее верно, чем для других.
Едва ли у Василия Алексеевича была уверенность, что желание его будет исполнено. Обойти молчанием его деятельность в эмиграции невозможно.
Вероятно, он имел в виду лишь чисто деловую ее сторону, и, чтобы в первой книге о нем не была слишком нарушена его воля, приходится в этой части изложения ограничиться лишь общими сведениями.
* * *
Положение Маклакова в качестве российского посла во Франции было с самого начала трудным и неясным. Верительных грамот он не вручил — так как ничего реального уже не представлял. Если бы Временное правительство было восстановлено вне русской территории, посол мог бы сослаться на существование власти, которую по условиям того времени иностранные государства, вероятно, признали бы единственно законной. Но за Маклаковым не было ничего, а советское правительство, наперекор единодушным предсказаниям, все держалось и даже — в согласии с первой фразой Ленина в Смольном после переворота — «занималось социалистическим строительством». Правда, всем казалось, что это лишь отсрочка: пройдет месяц, два, на крайность полгода, и большевики падут. Нет сомнения, что так смотрел на дело и Маклаков. Но надежды оставались надеждами, мнимая «отсрочка» затягивалась. Брестский мир вызвал во Франции общее негодование, а упреки в предательстве особенно у рядового «обывателя», как всегда и во всем и во всем верного своей умственной косности и слепоте,— оказались немедленно перенесены с большевиков на Россию. Брестский мир возбудил русофобию, может недолгое, но тем более ожесточенное, что еще недавно Россия представлялась верной и мощной союзницей.
Маклаков вспоминал это время с горечью и рассказывал о случаях, когда ему приходилось вступаться за русскую честь и указывать, что если: уж критиковать, а тем более, обвинять Россию, то надо бы лучше разбираться в происшедших событиях и знать, кто за них ответственен.
Но его личные свойства, ясность мысли и то благородство, с которым держался в парадоксальной роли посла исчезнувшей великой державы, были оценены в правительственных кругах. Нужен был в самом деле большой природный такт, чтобы найти среднюю линию между ничем не оправданными претензиями и унизительной позой бесправного просителя; Маклаков сразу ее нашел. Конечно, основные вопросы мировой политики в те годы решались негласными диктаторами Вильсоном, Ллойд-Джорджем и Клемансо, а отсутствие России частично развязывало им руки и позволяло поступать так, будто ее не к чему и принимать в расчет. Но когда им случалось с Маклаковым встречаться, они, по-видимому, отдавали себе отчет, что этот человек может их многому в русских делах научить и достоин был бы великую державу представлять.
Показателен в этом отношении рассказ В. В. Вырубова, бывшего в 1919 году управляющим делами Русского политического совещания. В Совещании этом Маклаков был одной из руководящих фигур и – кстати, можно вспомнить — позднее утверждал, что среди его участников особенно оценил Извольского, своего предшественника на посту посла в Париже. Извольский, по его словам, отлично разбирался в международном положении, быстро схватывал чужую мысль, находил правильные решения. Наоборот, Сазонов, бывший министр иностранных дел, Маклакова разочаровал, как человек растерявшийся я сравнительно с Извольским даже малоосведомленный.
По рассказу В. В. Вырубова, на одном из «политических обедов» у Шарля Саломона, устраивавшего у себя по пятницам встречи видных русских и французских деятелей, Дютаста, генеральный секретарь Версальской мирной конференции, сообщил, что утром в этот день Маклаков был приглашен Вильсоном, Ллойд-Джорджем, Клемансо и Орландо высказать свое мнение о предположенном присоединении Бессарабии к Румынии.
Речь свою Василий Алексеевич начал с выражения благодарности за внимание, а затем сказал:
«Господа, давайте мечтать! Я представлю себе, что предо мною находятся свободные люди, которые могут высказывать свободные мнения и принимать свободные решения, а вы вообразите, что перед вами полномочный посол великой России».
Дальше следовал обстоятельный доклад, весь смысл которого был в том, что Бессарабия должна остаться русской. В заключение Маклаков сказал:
«Господа, я кончил. Мечты наши должны кончиться тоже. Передо мною люди, решение которых по настоящему вопросу уже принято, и это решение внушено им не их совестью, а политическими соображениями, важность которых я не оспариваю. А перед вами, господа, человек, не имеющий никаких полномочий, посол, не вручивший своих верительных грамот. И все же я еще раз благодарю вас за то, что выслушать мнение представителя России вы пожелали».
![Решения. Моя жизнь в политике [без иллюстраций]](/storage/book-covers/72/72da1766d49c9bb136c26193c60df799dd298cfb.jpg)
