На пути к рассвету - [12]

— Да не липну я, не заводись. Просто всегда считалось, что женщины и дети не должны воевать, войны — удел мужчин. Понимаешь, это плохо, когда девушка стреляет. В этом есть что-то неестественное. Ну, как тебе это понятнее сказать…

— Да уж куда как понятно сказано. Только вы меня за дурочку не держите, товарищ дорогой. Не знаю, как там в потёмках истории, а мы, комсомолки великой страны, все как одна… «Не смеют крылья чёрные над Родиной летать, поля её просторные не смеет враг топтать!» Небось, слыхал такие слова? А ты со своими глупыми мыслями. Что сказал товарищ Сталин в нынешний Первомай, помнишь? Все на защиту Отечества! И чему тебя только в лётной школе учили…

Марийка вскочила, хотела поправить ремень, забыла, что не в гимнастёрке, потом сдёрнула берет, тряхнула копной густых светлых волос. Алёша усмехнулся, достал из планшетки початую плитку шоколада.

— На разных волнах работают наши радиостанции, — пробормотал он. — Ну, да ладно, мир, Маруся. Угощайся лётным пайком.

Марийка постояла, отвернувшись от Алёши, потом подняла руку — то ли причёску поправила, то ли с глаз что-то смахнула.

— Я не люблю сладости, — сказала она дрожащим голосом, который стал прямо-таки детским, девчоночьим, и вдруг засмеялась. — Давай разделим на троих и пойдём будить Аннушку, — добавила без всякой паузы.

— Не станем, — тут же твёрдо ответил Алексей, и Марийка каким-то подспудным женским чутьём поняла, что всё это время он думал об Анне.

— Что ж, девушка она славная, — сказала медленно Мария, — только уж больно тихая. Вам что, тихие больше нравятся?

Алексей молчал, разглядывая грязный носок своего кирзового сапога. Потом прислушался — где-то далеко громыхнуло.

— На войне нет места любви, Мария.

Марийка уткнулась в воротник плюшевого старенького жакетика, нахохлилась, ей вдруг стало холодно и сиротливо.

— Понимаешь, Маша, — начал Алёша и осекся. — Ну, как тебе это сказать, мне просто по-человечески хочется знать, что думают люди, зная, что они рискуют жизнью. Вот что думает человек, когда идёт на смерть? Говорят, перед смертью вся жизнь пролетает за одно мгновение. Будто кинолента, пущенная в проекторе со скоростью молнии. Чушь всё это. Одна мысль — выжить, не умереть, не поддаться, не подставить себя под пулемётную очередь. Мы дважды со Степанычем умирали, дважды смерть вот так рядышком была. А у меня в голове одно — сейчас не он меня, а я его срежу. Ну, срезать не срезал, а отогнал. Второй раз Степаныч пошёл на «мессера» лоб в лоб. Тот отвернул, я дал ему по животу. Что я думал в те минуты? Выжить, любой ценой выжить!

Вот идут в тыл врага разведчики. За каждой кочкой, за каждым деревом враг. Он тебя видит, ты его нет. Он взял тебя на мушку, а ты шагаешь по тропиночке, травинку в зубах держишь, песенку мурлыкаешь, не чуешь, что жить тебе осталось пять секунд. Мы уже забрасывали ваших ребят. Все молчаливые, все в себе. Что думают, что на сердце? Нет, всё-таки, какие мысли приходят перед смертью? К примеру, я раненый, всю ночь меня допрашивают, издеваются, а утром расстрел. Утром меня не станет. Понимаешь, больше никогда не будет, никогда.

— Как это никогда?

Она ещё и ещё раз уже про себя повторила этот вопрос, затем, тряхнув густыми волосами, спадающими на глаза, усмехнулась. Жандорак вытащил пачку «Пушек», глянул искоса на Марийку, щёлкнул пальцем, поймал губами папиросу. Маша взвизгнула, за ней засмеялся Алёша. Они смеялись всё громче и громче, как это бывает при беспричинном смехе, смеялись, взглядывая друг на друга. Хохотали, не слыша, как сзади в темноте хлопнула дверь, не видя, как к ним медленно, неуверенной походкой подходит Анна.

— Как у вас весело, — промолвила она с тайной завистью. — А там окна заклеены крест-накрест, нижние бумажки отлепились и шуршат под ветром, трепыхаются, словно бабочки.

Постояв немного, Аня пошла по коридору, ища взглядом выход.

После ужина тут же в столовой крутили кино. Народу набилось много: лётчики, техники, девушки из столовой. Показывали «Таинственный остров». Буря уносила над вздыбившимся океаном воздушный шар с беглецами. Ещё немного, и шар опустится в волны, из корзины выбрасывается всё, шар поднимается вверх, летит дальше, дальше и, наконец, опускается на сказочный остров…

Алексей сидел между девушками и скороговоркой рассказывал, что произойдёт дальше. С нетерпением он ждал места, где страстный курильщик моряк Пенкрофт, которому поднесли зажжённую трубку, набитую настоящим табаком, выдыхает вместе с клубом дыма только одно слово:

— Та-ба-к!

В общежитие лётчиков возвращались гурьбой, а потом как-то так вышло, что Яковлев завёл спор со Степанычем, назвав действия «Наутилуса» пиратскими, сходными с действиями гитлеровских подводных лодок. Марийка горячо вступилась за капитана Немо, отстаивая права могучего одиночки.

Алексей и Анна незаметно отстали. Небо прояснилось, но в светлой дали белой ночи мерцала всего лишь одна звезда.

— Я часто думаю, — сказала Анна, — а может быть, где-то там, на далёкой-предалёкой планете есть в точности такая же, как у нас тут, жизнь. Вот идут по лётному полю ночью наши двойники, посмотрели они фильм и думают о том, что где-то есть похожая планета, и там тоже живут Анна и Алёша. Смешно? Ну, пусть не Аня и Алёша, пусть другие у них имена. Я люблю книжки про фантастику. В техникуме читала ночами Герберта Уэллса, Жюля Верна.