«Мы жили в эпоху необычайную…» Воспоминания - [23]

В этом же, 1906 году начали ходить трамваи, но не все линии были открыты сразу, и подходящего электрического транспорта у нас не было. Лёся придумала способ, облегчавший нам эти прогулки, — носить жакет и пальто (конечно, не зимой) на шнурочке, не вдевая руки в рукава, так что верхняя одежда, в виде гусарских ментиков, развевалась при быстрой ходьбе у нас за плечами. Группа из пяти девочек с развевающимися за плечами пальто и жакетами вызывала изумление прохожих. Но мы бодрым шагом продолжали свое шествие, не обращая внимания на останавливающихся встречных. Хорошо, что наши родители не видели нас в этом разгильдяйском виде. Досталось бы нам!

Помню, как однажды на уроке математики преподаватель, милейший Анатолий Павлович Аксюк, сказал, что Левис и Стахевич стали отставать, и рекомендовал нам с Таней позаняться[18] как следует дома, чтобы догнать товарок. Так мы и сделали. Собрали все существовавшие в те времена задачники и в течение двух недель рождественских каникул перерешали все примеры и задачи, помещенные в этих задачниках.

Брат Тани, Борис — студент Горного института, остроумец и насмешник, — издевался над нами. Он говорил: «Посмотрите на наших девочек — Танечку и Манечку, они изобрели способ учить учебники насквозь — сразу 10 штук!» Мы не обижались.

Придя после каникул, мы доказали Анатолию Павловичу, что не только не отстали, но и перегнали своих товарок.

Добавлю, что французский язык нам преподавала М. Д. Могилянская. Закона Божьего как такового не было, но все же раз в неделю являлся священник Агеев. Его уроки проходили в яростных спорах и обсуждениях этических и религиозных проблем.

После окончания семи классов (мы считались окончившими гимназию Стоюниной и получили все права ее коренных учениц) мы, василеостровская группа, вошли в организованную уже к тому времени гимназию Могилянской и сделались составной частью открывшегося в ней восьмого класса. Таким образом, мы были первым ее выпуском. Тут, кроме уже упомянутых учителей, появились и новые. Из наиболее ярких назову А. Л. Липовского, читавшего историю педагогических учений, на математическом отделении класса — Кулишера, впоследствии профессора Петербургского университета. Помню, что мы, исторички, слушали его с интересом, особенно когда он излагал основы геометрии Лобачевского.

Очень интересная фигура — Богдан Афанасьевич Маркович (не помню точно, кажется, он читал историю математики). Это был сын известной украинской писательницы Марко Вовчок, тот самый «разбойник Богдан», о котором писал Герцен, встречавшийся с этим семейством за границей.

Еще вспоминаю молодого литературоведа Сильверсвана, который целый год читал нам по курсу западной литературы о Данте. Сам он готовил о нем диссертацию, поэтому и мы его недурно знали. И даже окрестили самого преподавателя Дантесван.

Занимались мы и латынью с расстриженным ксендзом С. С. Стебницким. Помню его еще и по Василеостровской гимназии, где он появлялся в одеянии ксендза и с тонзурой на голове. Там он преподавал Закон Божий католичкам и ходил тихими шагами, опустив глаза. К нам же, в гимназию Могилянской, он приходил в партикулярном платье, был оживлен, весел и остроумно укорял нас в том, что мы недостаточно серьезно занимаемся латынью, а скорее «флиртуем» с ней; но все же кое-чему мы научились.

Правда, должна признаться, что в восьмом классе наша группа занималась не так усердно, как предыдущие полтора года; вероятно, мы сильно устали и из неосознанного чувства самосохранения накапливали нужные нам силы для учебы в вузе, куда мы готовились поступать — кто на исторический, а кто на физико-математический факультет.

Маёвка. Казаки [19]

Весна. Чудесное настроение. Новый светлый клетчатый костюм и белая пуховая кепочка (по тогдашней моде). Я себе очень нравлюсь. Знакомые гимназисты пригласили нас на маевку, которая должна была происходить в Лесном.

Точно описывалось место в лесу, и дан был пароль. Родным было сказано, что я еду с девочками за город подышать свежим воздухом. Манцочки Брик почему-то в этот день с нами не было. Поехали Таня Стахевич, Вера Пастухова, Лёся Фомина и я. Таня обещала матери вернуться к четырем часам — к обеду, мы же, остальные, сказали родным, что вернемся, возможно, только к вечеру.

Ехали долго на империале паровика уже, а не конки; выехав за пределы города, часто привставали с сидений и срывали веточки со свежими, нежно зеленевшими листочками деревьев, прикрепляя их к своим головным уборам. Доехав до указанного нам места, подошли к опушке леса, где прогуливались молодые люди — мы как-то угадали в них нужных нам людей. Они тоже приблизились к нам, мы произнесли пароль, и нам объяснили, куда нам нужно идти, чтобы найти митинговавших товарищей из средних учебных заведений. По указанным тропочкам дошли до полянки, где увидели несколько групп таких же юных, как мы, мальчиков. Девушек было мало. Подошли к одной из групп. Взобравшись на пенек, какой-то студент в очках ораторствовал. Его внимательно слушали. Мы переходили от одной группы к другой, ко всему приглядывались и прислушивались.

Тут Таня, взглянув на часики, висевшие у нее на цепочке и заткнутые за пояс, заторопилась домой — обещание, данное матери, было священно. Она простилась с нами и стала выбираться из леса. Мы же втроем продолжали наши кочевки от группы к группе.