«Мы жили в эпоху необычайную…» Воспоминания - [20]
Результат оказался таков, как и предсказывали в редакции.
Скоро нас вызвали к начальнику всех гимназий Мариинского ведомства Степанову — кабинет его находился в здании нашей гимназии, при которой он жил. Допрос велся по всем правилам тогдашнего «третьего отделения».
Нас ввели в гостиную и рассадили по стульям. В кабинет вызывали по очереди, по одному человеку. После допроса горничная выводила каждую из нас прямо на улицу другим ходом, чтобы «преступница» не могла сообщить еще не допрошенным о вопросах и данных ею ответах.
Расскажу, как допрашивали меня. Раскрылась дверь кабинета, была названа моя фамилия и сказано: «Войдите». Я вошла в кабинет, где за большим письменным столом сидел почтенного возраста уже седой человек. Сесть он мне не предложил, хотя у короткого конца стола стояло кресло для собеседника. Я подумала, подумала да и опустилась в кресло. Он посмотрел на меня удивленно, но ничего не сказал. Затем стал задавать вопросы:
— Это ваша подпись под письмом, помещенным в газете «Речь»?
— Да, моя.
— Кто сочинял текст письма?
— Мы все вместе, все одиннадцать человек.
— А кто писал?
— Мы все вместе.
— Простите, но это же невозможно писать сразу одно письмо всем одиннадцати девочкам.
— Ну, конечно, нельзя каждое слово писать всем вместе, но начала одна девочка, потом писали по очереди другие.
— А кто начал писать?
— Право, не припомню, но это ведь неважно, все писали.
Задав еще несколько вопросов в этом роде и не получив желаемых ответов, он сказал:
— Хорошо, можете идти.
Услужливая горничная вывела меня черным ходом на улицу. Поодаль стояла уже группа допрошенных, девочки с любопытством стали спрашивать: «Какие вопросы тебе задавал Степанов, что ответила?» Все примерно говорили одно и то же. Дождавшись остальных и убедившись, что и они отвечали то же самое, мы разошлись по домам, уже твердо зная, чем все дело кончится.
Действительно, через некоторое время в адреса наших родителей пришли извещения о том, что мы, такие-то, такие-то, написавшие «коротенькое, но дерзкое письмо» и поместившие его в газете «Речь» от такого-то числа, исключаемся из числа учеников Василеостровской женской гимназии без права поступления в какую-нибудь другую казенную женскую гимназию. По тогдашней терминологии это называлось «волчьим паспортом».
Членами нашей семьи это письмо было принято по-разному. Сестра моя Раюша была на моей стороне. Мама очень огорчилась. Я была ее любимицей. Но она не произнесла ни слова порицания, так же как и мой отец. Бушевала только старшая сестра Фанни. «Вот ты и останешься неучем! — сердито кричала она. — Никуда тебя больше не примут, будешь недоучкой, а ведь училась хорошо и была первой ученицей! И зачем ты ввязалась в эту грязную историю!» И т. д. и т. п.
Я ничего не отвечала. Я знала, что дело тут не во мне, а во всей ее семейной ситуации. У нее был маленький ребенок, молоко пропало, мамку нашли не сразу, ребенок мог погибнуть, она кляла все и всех — всю эту сумасшедшую эпоху, перевернувшую привычный и налаженный строй жизни. Ее можно было понять. А тут еще я подвернулась со сломанной, испорченной, как ей казалось тогда, жизнью.
Положение было почти безвыходным, и мы рисковали остаться без оконченного среднего образования. Вот тут-то и пришел нам на помощь Николай Васильевич Балаев. Он собрал родителей учениц, исключенных из казенных гимназий, и уволенных учителей, которые вместе с Марией Николаевной Стоюниной (ее гимназия была одной из лучших частных женских гимназий города) обсудили вопрос об организации вечерних классов.
Вот что писал об этом много позднее Сергей Филимонович Знаменский — наш учитель истории на этих вечерних классах и в восьмом классе гимназии М. Д. Могилянской — в частном письме к моей подруге Т. С. Стахевич (письмо датировано 7 февраля 1941 года):
День этот, 24 января старого стиля, памятен мне и еще в одном отношении. В 1906 году в этот день в квартире М. Н. Стоюниной собрались родители учениц, исключенных из казенных женских гимназий, чтобы вместе с исключенными же учителями и учительницами обсудить вопрос об организации вечерних классов. Душою всего дела был Николай Васильевич, и без него ничего бы не вышло. […]
Организация вечерних классов была тогда для меня интересным моментом, отчего этот вечер хорошо мне запомнился…[13]
Мария Николаевна Стоюнина отважилась дать помещение своей гимназии, со всеми превосходно организованными кабинетами, учебными пособиями, в пользование группы учителей, собиравшихся обучать всех «выгнанных» из казенных гимназий девочек, в стенах предоставленной им школы, но только во вторую смену. И в феврале-марте 1906 года мы уже приступили к занятиям, принеся нашим учителям торжественную клятву, что будем работать «как негры» и не посрамим их.
Класс оказался большим и разношерстным. Девочки из гимназий ведомства императрицы Марии (и в том числе наша василеостровская пятерка) хорошо знали языки, но очень дурно были подготовлены по математике и естественным наукам. Девочки из гимназий ведомства Министерства народного просвещения хорошо знали математику и физику, но плохо знали языки. В общем, работы с нами у педагогов было много. Все облегчалось только нашим рвением и желанием не подвести учителей. Через полтора года мы держали выпускные экзамены при гимназии Стоюниной.
