«Мы жили в эпоху необычайную…» Воспоминания - [18]

Кормилица Беттиньки [8]

В конце 1904 года у сестры и А. Ю. родился ребенок — девочка. Ребенок был нервный, у сестры сделалась грудница, кормить она сама не могла, пришлось нанять мамку — деревенскую бабу из Псковской области, говорившую «личо» вместо «лицо» и «лицико» вместо «личико». Ее нарядили в кокошник со множеством лент, пестрый сарафан и прочие атрибуты ее профессии.

Она была настоящим тираном в семействе. Требовала то портера к обеду, то каких-то особых блюд, так как знала, что для нее все будет сделано, лишь бы молоко у нее не исчезло и лишь бы она не нервничала.

Излюбленной прогулкой ее была набережная Невы. Проходя мимо Зимнего дворца и катя перед собой высокую белую колясочку с младенцем, она всякий раз назидательно говорила: «Смотри, Беттинька, здесь живет царь!». И так как это повторялось каждый день регулярно в течение многих месяцев, то первое слово, произнесенное девочкой, было не «мама», «папа» или «баба», а «царь», к ужасу всей нашей семьи, далеко не верноподданнической.

Перед 1905 годом. Подруги-гимназистки [9]

1904 год. Японская война. Я смутно вспоминаю шовинистические статьи нововременцев: «шапками закидаем!» — патриотические бесталанные стишки на открытках с соответствующими картинками. Смерть адмирала Степанова, отца нашей гимназистки, стыд за бесславие, поражения, возникающие беспорядки. Мы в гимназии щиплем корпию, посылаем пакетики с табаком и папиросами солдатам.

Приближается 1905 год.

В средних учебных заведениях начинаются волнения, «брожение умов». Мы — группа девочек из нашего класса: Манцочка Брик (моя ближайшая подруга), Вера Пастухова, я и Таня Стахевич, еще Лёся Фомина из параллельного класса — раз или два в неделю собираемся на квартире у Тани (дочери Лидии Николаевны Фигнер) и слушаем чтение ее тетки Ольги Николаевны Флоровской (урожденной Фигнер); последняя читает нам и Шелгунова, и Глеба Успенского, и отрывки из рукописей своей старшей сестры Веры Николаевны Фигнер.

Гимназисты Ларинской гимназии приглашают нас на занятия политической экономией и другими политическими предметами («Северный Союз»). Помню гимназиста Леонида Беклемишева, который лестно отзывался о нас как о наиболее развитых девочках нашего класса. Мне это очень льстило, но, откровенно говоря, я очень мало понимала из того, что говорили «умные» гимназисты.

Умнее и зрелее всех нас в этом отношении была Таня Стахевич — отпрыск революционной семьи, дочь Лидии Николаевны Фигнер, племянница Веры Фигнер, Евгении Николаевны и Ольги Николаевны. Таня поступила к нам в гимназию в четвертый класс, училась она в параллельном классе «Б». В нашу гимназию она пришла из Annenschule, а туда поступила, приехав из Риги, где жила с матерью, которой до того не давали права жить в столицах после отбытия ссылки. Это была крупная, плотноватая девочка с прекрасным бледным лицом и тяжеловатым взглядом умных глаз.

Она была умна и способна, но на первых порах поражала меня своей шаловливостью. Со своим серьезным и умным лицом и грузноватой фигурой носилась как бешеная по коридорам, скакала по партам, ухитрялась в одном платье выскальзывать весной на улицу через черный ход (что считалось преступлением с точки зрения гимназического начальства), перебегала на противоположную 8-ю линию, ныряла в кондитерскую и победоносно возвращалась тем же путем назад, накупив пирожных, и угощала всех нас. Сперва я удивлялась ей, а потом стала восхищаться.

Постоянной спутницей Тани была ее одноклассница Вера Пастухова, дочь морского офицера — кораблестроителя, вскоре умершего. У Веры были неправильные черты смуглого лица, прекрасные темные глаза и великолепные зубы. Нос же был широкий и курносый. А темная туго заплетенная коса была так толста, что даже горбилась у нее на шее. Вера хорошо играла на рояле, была очень музыкальна и экспансивна. Спокойный и сильный ум Тани ее совершенно поработил.

Лёся Фомина была дочерью генерала — не строевого, а преподавателя математики военного училища, дослужившегося до генеральского чина. Небольшого роста, скорее коренастая, с большим горбоносым лицом, сливообразными глазами, она не была красива, но что-то характерное было в ее лице и всей фигуре. Мы с ней учились в одном классе с первого года нашей гимназической жизни, но до этого года близких отношений между нами не было. Вне гимназии мы встречались в Румянцевском саду — я гуляла в сопровождении сестры или прислуги, она — с француженкой гувернанткой, которая называла ее Lolotte. Запомнилось ее зеленое пальто, зеленая шляпа с высокой тульей и хлыстик в руке.

Тетрадь третья 1905-1910

18 июля 1975 года, Ольгино
Сижу на даче, «дышу воздухом», как уверяют мои друзья — доброжелатели, усердно отправлявшие меня сюда. «Воздух» весьма относителен. Пишу, сидя у открытого окна в кухне, так как здесь теплее и солнечнее, чем в моей пятиметровой комнатенке, выходящей на север. Зато я одна во всем верхнем помещении (пока). Хозяйка уехала в город, остальные жильцы — кто где. Пользуюсь случаем, чтобы вернуться к давно заброшенным воспоминаниям детства и молодости.
Другой период, воспоминания начиная с 1930 года, довела до 1934-го — возвращения моего и Раюшиного из ссылки. Но дальше не могу. Столько тяжелого навалилось на плечи, что хочется отдохнуть от этих воспоминаний и вернуться к более раннему периоду. Там тоже много печального, но ведь в юности все переносится легче — потому и писать об этом легче.