«Мы жили в эпоху необычайную…» Воспоминания - [17]

Однажды она покорила (намеренно, из озорства, испытывая на нем чары своего колдовства) товарища младшего из кузенов — студента-юриста. О нем ей говорили как о серьезном, одаренном юноше-поэте, уже печатающем свои произведения в студенческих сборниках и даже в толстых журналах. Он только что потерял своих родителей. Сестры его жили за границей у каких-то богатых родственников, а он старался жить экономно, чтобы на оставшиеся средства кончить университет.

У нас в квартире была маленькая комната, которую двоюродный брат предложил сдать этому юноше. Тому нужна была квартира поблизости от университета. Родители наши согласились. Юноша переехал.

«Ну, этот в тебя не влюбится! — поддразнивал двоюродный брат сестру. — Он слишком серьезен, а ты легкомысленная!» «А вот увидишь», — погрозила она. Увы, она оказалась права. Скоро он без памяти был в нее влюблен, сделал ей предложение, которое она приняла, к несчастью. Зачем? По-видимому, она была горда своей победой.

Юноша действительно был серьезен, очень высок ростом и считался красавцем. Очень бледное лицо. Глаза черные, но небольшие, а над ними сплошная черная линия бровей. Нос крупный, но хорошей формы. На этом бледном лице выделялись очень крупные красные губы с точно припухшей верхней губой. Зубы были превосходные, но слегка мелковатые. На меня его внешность производила скорее страшное, чем чарующее впечатление. Что в нем мне нравилось — это руки. Крупные, бледные, очень красивой формы с длинными ногтями. На левой руке, на мизинце, он носил кольцо своей покойной матери — крупный жемчуг и такая же крупная бирюза.

Свадьба и венчание происходили дома. Специально были заказаны два длинных стола, так как за наш обеденный не уселась бы и третья часть приглашенных. Приглашены были родственники жениха и невесты, товарищи по университету будущего мужа сестры и ее подруги.

Нас, младших, на два или три дня услали из дому к тете и кузинам, чтобы мы не мешали. Там нас и одевали в день свадьбы в новые белые платья, завязывали огромные банты и даже вручили хорошенькие складывающиеся веера, которые мы кокетливо открывали и закрывали, подражая взрослым. Нас привезли домой в наемной карете почти к самому венчанию.

О самом венчании, танцах и прочем я помню смутно, вспоминаю лишь, что для детей был отведен отдельный стол или конец большого стола, что нам было весело, что товарищ жениха, студент Терентьев, с приятным чисто русским лицом, голубыми глазами и светло-русыми волосами, делал вид, будто ухаживает за мной как за взрослой барышней (а было мне всего 10 лет), и уверял, что сильно огорчен моим отказом танцевать с ним, и что, по-видимому, это объясняется тем, что он очень некрасив, и что все происходит от этого. Я очень смеялась, но была польщена. В общем, нам, детям, было весело, а что происходило у взрослых, нас мало интересовало.

Кто мог предвидеть, что этот брак трагически кончится после пяти-шести лет совместной жизни этих, правда, совершенно не подходивших друг к другу людей.

Сперва все шло как будто гладко и согласно. Он занимался и кончал университет, она, по-видимому, гордилась тем, что покорила этого серьезного юношу с поэтическими наклонностями и серьезными взглядами на жизнь, на свое призвание, но основное для нее было — приятное времяпрепровождение: наряды, хождение по театрам и гостям.

Отношения с А. Ю. [7]

Отношения у нас, детей, с этим человеком сложились странные, верно, по его вине. Первые два-три года все шло как-то сносно. Он с нами играл, боролся, помогал в занятиях, руководил чтением Раюши, но, обладая язвительным характером и большим остроумием, часто не щадил нас, издевался.

Мы очень болезненно реагировали на это, а к 12–13 годам я сделалась чрезвычайно обидчива. Сперва пыталась бороться с ним его же оружием — говорила колкости, иногда дерзости; но где же мне было состязаться с действительно остроумным и задиристым молодым человеком. Тогда, посовещавшись с Раюшей, мы решили перестать разговаривать с ним вовсе. Кажется, повод был самый глупый и смешной — он уверял нас (и был, очевидно, прав), что мы неправильно спрягаем французский глагол haïr. Но при этом был так насмешлив, что чаша наших обид переполнилась, и мы замолчали.

Раюша, как существо более доброе и мягкое, в конце концов нарушила обет молчания. Когда в 1905 году по окончании гимназии — ей тогда едва исполнилось 16 лет — все поздравляли ее с получением золотой медали, подошел и Альфред Юльевич, поцеловал ее и сердечно поздравил — она все забыла, и мир между ними восстановился.

Не то было со мной. Так до самой его смерти я не могла себя пересилить, хоть мне иногда хотелось о многом с ним поговорить, о многом расспросить его. Я видела, что мы на многие вещи смотрим одинаково, и, может быть, из всей семьи никто так хорошо не понимал его, как я. Но ложное самолюбие, гордость не позволяли мне первой подойти к нему. А он для себя, взрослого, не счел это возможным или нужным. Я помню, что мы иногда беседовали с ним через третьих лиц, то есть обращались друг к другу не непосредственно, а как бы привлекая к нашему диалогу еще одно, третье — подставное — лицо.