«Мы жили в эпоху необычайную…» Воспоминания - [132]
— Затем я никак не подхожу к типу людей, которые предают людей, доверяющих им, я органически не смогу этого сделать. Я ни в какой мере не буду вам полезна.
— Ах, вот ваша хваленая лояльность! Выйдите в коридор, — прикрикнул он, — подумайте!
Я вышла в коридор и снова уселась на деревянную скамью. Думать мне было нечего, но я понимала, что мне грозит. Не знаю, сколько времени я просидела. Затем опять была вызвана.
— Ну? Что надумали?
— Я могу повторить вам только то, что уже говорила.
— А знаете ли вы, что я могу донести на вас и сказать, что вы ругали советскую власть, за что вас немедленно вышлют в Туруханск или еще сделают с вами что-нибудь и похуже?
Тут уж я, озлясь, сказала:
— Знаю. И верю, что вы все это можете сделать.
— Выйдите и подумайте! — крикнул он.
Я снова вышла и уныло уселась на скамейку в коридоре. Тут неожиданно открылась входная дверь и тихонько вынырнула фигура одного из пикетчиков и приблизилась ко мне.
— Почему вас так долго держат, в чем дело?
Я в раздражении тихо прошипела:
— Немедленно убирайтесь вон, скажите сестре, что мне предлагают стать сексотом, а если откажусь, немедленно сошлют в Туруханск. Если не вернусь, значит, отсюда отправят в тюрьму и дальше. Убирайтесь немедленно.
Он тихо исчез. Еще несколько раз продолжалась эта комедия. Карабанов то меня вызывал, то высылал в коридор. Наконец часу в четвертом утра он вышел в коридор и рявкнул:
— Ну, отправляйтесь!
— Куда? — спросила я. — В тюрьму?
— Отправляйтесь пока домой.
Я, не дожидаясь дальнейшего приказания, быстро вышла в незапертую дверь. На улице было темно и страшновато. Вдруг откуда-то из подворотни вынырнули две испуганные фигуры: это была сестра и одна из старушек-хозяек. У них были в руках какие-то вещи — пальто, платок и какой-то кулек. Я сказала: «Идем скорее домой — Карабанов отпустил меня». Мы направились домой. Из каких-то укрытий стали выходить мои пикетчики. Я всем шипела, чтобы немедленно расходились по домам и чтобы не смели никогда приходить к нам в дом, чтобы у Карабанова опять не возникла идея сделать из меня доносчика.
Но больше он меня не беспокоил. Страдал ли он бессонницей и развлекался? Хотелось ли ему просто припугнуть меня, или он действительно убедился в неудачном своем выборе — сказать не берусь.
Вернулся наконец мой помощник Вячеславич из своей экспедиции. Вернулся с отмороженным носом, смешно лупившимся. Имел он далеко не джентльменский вид, как иронически характеризовал его внешний облик, кажется, А. И. Андреев. Кроме того, он, очевидно, разочаровал своих начальников, ожидавших от молодого специалиста более квалифицированной работы. В общем, что-то там не удалось. Но он привез мне подарок — прелестную оленью доху, опушенную песцом. Я не хотела брать ее даром, но Вячеславич убедил меня, что получил эту ценную вещь от князька какого-то северного племени в благодарность за несколько таблеток аспирина, излечивших его от простуды. Доха принадлежала молоденькой дочери князька. Пришлось поверить и взять — очень уж Вячеславич огорчался моим отказом. Кроме того, он привез еще аметисты в породе и гранаты. (Уверена, что выкрал их из какого-нибудь краеведческого северного музея.) Что мне было делать? Уж очень ему хотелось что-нибудь мне подарить.
>Раиса Михайловна и Мария Михайловна (в оленьей дохе) в Енисейске
Снова начал он мне помогать в музейной работе — вместе с тем принял участие в организовавшемся драматическом кружке (из ссыльных, конечно). Хотел и меня привлечь к участию в нем, но я оказалась безнадежно бесталанной актрисой. Вячеславич же, наоборот, обладал артистическими наклонностями, и мы ходили смотреть постановки с его участием, ставившиеся в местном клубе. Тоже все-таки развлечение! Режиссером был, кажется, ссыльный Барский, имевший какое-то отношение к театру.
Из врачей того времени помню молодого хирурга (забыла фамилию), очень храбро оперировавшего свою многочисленную клиентуру, съезжавшуюся на его приемы со всего района. Я назвала его Джеком-Потрошителем. Это прозвище хорошо пристало к нему. Были совсем молодые врачи и врачихи, только что кончившие сибирские университеты. Заведующий райздравом, старый и очень опытный фельдшер Лимезкин, управлял своей паствой умело и толково.
На все серьезные эпидемии в районе почему-то посылалась Раюша. Зимой катила на санях по замерзшему Енисею в дохе, в валенках, закрывая лицо сеткой из конского волоса в защиту от несносной мошкары, тащилась по тайге с ночевками в лесу или в заклопленных избах в деревнях. Ей не возбранялось ездить за сотни верст, несмотря на ее ссыльное положение, наоборот — именно ее всегда посылали, а не молодежь, привыкшую к своим родным сибирским условиям. На то ссыльные и существуют! Как я тревожилась за нее во время этих поездок! Как ждала ее возвращения! Вот так и тянулась наша жизнь.
Летом 1933 года выяснилось, что Раюша ждет ребенка. Мне казалось это безумием — рожать ей надо было в начале октября, а ссылка наша должна была кончиться в сентябре, и последние пароходы из Енисейска уходили в октябре. Уехать ей с новорожденным было бы невозможно. Я же хотела уезжать, как только получу разрешение покинуть надоевший мне Енисейск. Да и родители — уже старые к тому времени — только и жили мечтой о нашем возвращении.
