«Мы жили в эпоху необычайную…» Воспоминания - [124]
Узнав о краеведческом музее и его делах, Борис Михайлович посоветовал мне подать заявление о принятии меня на освободившееся место, что я и сделала. И так как во всем Енисейске не нашлось другого кандидата с опытом музейной работы, то с благословения Енисейского отдела ГПУ меня и приняли.
Нас зачислили на паек специалистов (инженерно-технических работников, или — сокращенно — ИТР), и таким образом мы вошли в жизнь города.
Шестнадцатого июня (то есть третьего по старому стилю) был день моего рождения. Я отправилась на почту, куда должны были приходить до востребования письма и телеграммы от родных и от тех редких друзей, которые не боялись переписываться с такими «опасными» политическими преступниками, какими были мы. К своей радости, я обнаружила несколько писем и телеграмм. Просияла и бросилась тут же все это читать.
Один из присутствовавших при этой сцене зрителей, по-видимому, ссыльный, иронически улыбнулся и сказал:
— Очевидно, вы только что приехали, и вас еще не успели забыть, а вот пройдет год или два, и о вас никто и не вспомнит.
— Неправда, этого не может быть, — возмущенно возразила я.
— У меня есть опыт, и печальный. — Поклонился и вышел.
Писали старики-родители, тетя, кузина и две самые близкие и любимые подруги, да еще сосед по квартире, инженер, с которым мы в роковой вечер 6 сентября играли в круглого дурака.
Итак, я стала работать в музее. Музей помещался в двухэтажном каменном доме напротив тоже каменного здания ГПУ, откуда очень удобно было наблюдать за тем, что делается и как ведется работа в моем царстве. Кто-то из ссыльных прозвал меня маленькой хозяйкой большого дома.
Работников в музее было трое: Федор Степанович Бархотов — директор, человек малообразованный и мало что понимавший в музейном деле, но довольно покладистый, хотя, к сожалению, много пивший; я, единственный сотрудник музея, и уборщица, женщина, безобразная на вид и ужасная грязнуля, жалевшая меня и часто угощавшая шаньгами (род ватрушек) с творогом или с вареньем из толченых косточек черемухи со сметаной. Шаньги были вкусные, предлагались от доброго сердца, но такими грязными руками, что я не всегда отваживалась их есть.
Потом напросился в помощники ко мне молодой ссыльный — лет двадцати пяти, бывший студент Московского географического института. Работал даром (для него не полагалось ставки), с энтузиазмом и очень мне помогал разобраться в том хаосе, который представляла собой экспозиция музея. Инвентарных книг не оказалось, и так как музей в основе был естественно-историческим, а я по образованию историк-филолог, то трудностей было много. Делала что могла и как могла.
Заказали мы с Федором Степановичем в Ленинграде через Русский музей макеты фигур в человеческий рост для экспозиции этнографических материалов — костюмов эвенков и пр. Ждали долго, но все же они пришли, и этот раздел ожил. К осени — началу школьных занятий — мне удалось организовать для школьников экскурсии по истории культуры первобытных людей (было порядочное количество экспонатов — местных, сибирских находок эпохи палеолита и неолита). И затем уже занялась интересной для меня темой открытия Северного морского пути. Были иллюстративные материалы. Связалась и с местным старожилом и краеведом — стариком Миндаровским.
>Костюмы эвенков, заказанные Марией Михайловной для экспозиции Енисейского краеведческого музея
Счастливое событие этого периода — приезд нашей энергичной тетушки, Феодосии Давыдовны, которую не остановили ни большие расходы, ни дальность расстояния, ни все трудности путешествия в далекий край Восточной Сибири. Весь свой служебный отпуск она потратила на переезды на поезде и пароходе, чтобы убедиться в том, что мы прилично, насколько это возможно, устроены и не теряем мужества. Кроме того, она привезла нужные нам одежду, хозяйственные вещи, продукты. Ее приезд и пребывание у нас, хоть и недолгое, очень много нам дало. Она познакомилась с Борисом Михайловичем и радовалась, что кто-то нами интересуется и принимает участие в нашей судьбе. Правда, она не отнеслась к нему как к надежному и серьезному человеку — и была, пожалуй, права.
>Мария Михайловна, Феодосия Давыдовна и Раиса Михайловна в Енисейске. 1932 г.
За что бы он ни брался, у него ничего не получалось. Ему приходили в голову какие-то фантастические идеи неосуществимых предприятий и планов. Все это не осуществлялось и проваливалось, и он возвращался к разбитому корыту — в свою жалкую комнату — и пил, пил много. Жена одного его приятеля встречала Бориса Михайловича обычно словами: «Ну как, вы уже или еще?» Что означало: «Уже напились или еще пьяны?» Но все же он так много времени посвятил нам, а позднее, когда сестра Раюша заболела психически, стал мне поддержкой, пренебрегая собой и своими делами! Я поклялась тогда, что никогда этого не забуду — и где бы ни был он, где бы ни была я, всегда буду помогать ему, если придет в том нужда, и всегда окажу ему гостеприимство, в каком бы бедственном положении я ни находилась. И как же мне стыдно вспомнить, что я забыла обо всех своих клятвах и чем отплатила этому человеку. Да падет позор на мою злосчастную голову — сейчас-то уже совсем седую.
