Мой дом — не крепость - [23]

Шрифт
Интервал

— Да, да, конечно… Так вот, можно привести массу примеров, свидетельствующих о том, что люди значительные тем смелее преступают черту, отделяющую общепринятое от исключительного, дозволенное от недозволенного, чем мощнее их интеллект, чем тверже воля, а стало быть, чем глубже и ярче личность…

— Что же движет теми, кто возвышается над общепринятым? Добро или зло?

Герман приостановился и снова завладел ее рукой.

— И то, и другое. Были Христос и Иуда, бог и дьявол, Пракситель и Герострат, Муса Джалиль и Гитлер. К несчастью, гениальность не обязательно должна иметь направление позитивное. Выдающихся негодяев, убийц и маньяков было не меньше, чем великих ученых, писателей и государственных деятелей.

— Знаете, — поежившись, сказала Оля. — Как будто все верно, но есть что-то холодное, неуютное в том, что вы говорите. А как же быть средним? Тем, кого вполне устраивает обычность? Изо всех сил карабкаться, ползти, обдирая коленки, лишь бы преодолеть силу тяготения вашего стереотипа?..

— Средних не бывает, — убежденно заявил Герман. — Любая посредственность — угасший или нераскрывшийся потенциал. Не найдены, не использованы все возможности. Не было точки приложения, или толчка, или целенаправленных действий…

Оля покачала головой. Она не хотела с ним соглашаться. Но не знала, как возразить. В школе не учат умению спорить. Чаще приходится принимать на веру.

— Я, наверное, покажусь вам глупенькой, — сказала она, — но, по-моему, что-то здесь не так… Если каждый обыкновенный человек любой ценой будет пытаться перешагнуть устои — неизвестно, куда это его заведет.

Сченснович пожал плечами. Желание говорить пропало. Чего ради он, собственно, распинался перед девочкой?

Будь в парке посветлее, Оля заметила бы, как по его лицу пробежала тень скуки.

— Заведет, заведет… — машинально повторил он. — Куда-нибудь заведет. В зависимости от того, кто сильнее у него внутри — бог или дьявол. Разве вы не знаете, что частичка от лукавого обязательно сидит в нас?

— Наверно, знаю, — ответила она, вздохнув. — Но надо его обуздывать.

— Всегда ли? — Сченснович, задал вопрос так, будто ее тут не было. Как если бы он спрашивал у самого себя. — Чем выше интеллект, тем дьявол изощреннее. Что его сдерживает? Боязнь наказания, огласки? Или нечто иное — мораль, например, нравственное чувство?..

— Как у кого.

Он вроде не слышал.

— Когда долго глядишь вниз, с высоты, хочется прыгнуть. Это — дьявол… Я в детстве подбросил однажды котенка к потолку. Разумеется, поймал, не причинив ему боли. И заметил, что ему страшно. Подбросил еще. Я видел, что он тысячу раз умирает от страха, знал, что мучаю его, но остановиться не мог. Это было сильнее меня. Потом я его гладил, кормил, терзался угрызениями совести. В конце концов преодолел себя и больше никогда не позволял мутному осадку подниматься со дна… Но он там. Только придавлен воспитанием, условностями и прочими вещами. Как джинн в бутылке.

— Что-то от Раскольникова? — осторожно спросила Оля.

— Пожалуй.

Герман опять ушел в себя и молчал до самой турбазы, где снова удивил ее.

— Вы, конечно, не захотите, чтобы я провожал вас дальше. Здесь мы простимся, — сказал он, взяв ее ладонь в свои сухие костистые руки. — Надеюсь, мы еще увидимся? Доброй ночи!

Быстрым движением Сченснович поднес ее пальцы к своим губам и, резко повернувшись, зашагал направо, к реке. Где-то там он снимал квартиру.


…Луну затянуло тучами. Погасли фонари. Улица погрузилась в густую тьму. Оля закрыла глаза. Надо спать, спать…

В комнате закашлялась тетка, зажгла свет и долго звякала пузырьками, наливая себе лекарство.

«Зачем он поцеловал мне руку? — подумала она, засыпая. — Непохоже на него… А впрочем, никогда не узнаешь, что именно он сделает или скажет в следующую минуту…»

Она стала вспоминать другие их встречи, которых было еще две за минувшие полмесяца, и не заметила, как заснула.

ЗАПИСКИ ЛАРИОНОВА

ТЕТРАДЬ ВТОРАЯ

Давно не писал. Замотался. Замучился с первыми сочинениями — куча проверки. А потом несколько раз брался — не клеилось.

Пожалуй, только теперь я стал понимать, что так называемые муки творчества — отнюдь не фикция, выдуманная мэтрами от литературы для восторженных провинциалов. Разумеется, я далек от дерзостной мысли, что из моих писаний что-либо выйдет, да и не покажу их никому, кроме Ирины, но даже такой простенький жанр, как приватные записки старого учителя, — вовсе не легкое дело.

Когда начинаешь, не вытанцовываются первые фразы. Как будто разладился испытанный механизм. Шестерни и колеса вертятся с трудом и со скрипом, некстати останавливаются, цепляя друг друга.

Но вот простоев поменьше, пропадает скрежет, словно подлили смазки в застоявшиеся части машины, и они стали вращаться бойчей и не вхолостую. А через час-полтора наступает блаженный момент, когда мудреное устройство уже тикает, как неприхотливый трудяга будильник, с завидной легкостью, и колеса не поспевают, а перо безнадежно отстает от стремительно скачущей мысли. Упаси боже медлить, пробовать заглянуть внутрь и проверять, отчего оно так славно и гладко.

Ни пришпоривать, ни придерживать норовистого коня нельзя; иначе взбрыкнет, поднимется на дыбы, и кто знает, усидишь в седле или вылетишь с треском, чтобы начать сначала.


Рекомендуем почитать
Взвод

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Орлиное гнездо

Жизнь и творчество В. В. Павчинского неразрывно связаны с Дальним Востоком.В 1959 году в Хабаровске вышел его роман «Пламенем сердца», и после опубликования своего произведения автор продолжал работать над ним. Роман «Орлиное Гнездо» — новое, переработанное издание книги «Пламенем сердца».Тема романа — история «Орлиного Гнезда», города Владивостока, жизнь и борьба дальневосточного рабочего класса. Действие романа охватывает большой промежуток времени, почти столетие: писатель рассказывает о нескольких поколениях рабочей семьи Калитаевых, крестьянской семье Лободы, о семье интеллигентов Изместьевых, о богачах Дерябиных и Шмякиных, о сложных переплетениях их судеб.


Мост. Боль. Дверь

В книгу вошли ранее издававшиеся повести Радия Погодина — «Мост», «Боль», «Дверь». Статья о творчестве Радия Погодина написана кандидатом филологических наук Игорем Смольниковым.http://ruslit.traumlibrary.net.


Сердце сержанта

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Саранча

Сергей Федорович Буданцев (1896–1939) — советский писатель, автор нескольких сборников рассказов, повестей и пьес. Репрессирован в 1939 году.Предлагаемый роман «Саранча» — остросюжетное произведение о событиях в Средней Азии.В сборник входят также рассказы С. Буданцева о Востоке — «Форпост Индии», «Лунный месяц Рамазан», «Жена»; о работе угрозыска — «Таракан», «Неравный брак»; о героях Гражданской войны — «Школа мужественных», «Боевая подруга».


Эскадрон комиссаров

Впервые почувствовать себя на писательском поприще Василий Ганибесов смог во время службы в Советской Армии. Именно армия сделала его принципиальным коммунистом, в армии он стал и профессиональным писателем. Годы работы в Ленинградско-Балтийском отделении литературного объединения писателей Красной Армии и Флота, сотрудничество с журналом «Залп», сама воинская служба, а также определённое дыхание эпохи предвоенного десятилетия наложили отпечаток на творчество писателя, в частности, на его повесть «Эскадрон комиссаров», которая была издана в 1931 году и вошла в советскую литературу как живая страница истории Советской Армии начала 30-х годов.Как и другие военные писатели, Василий Петрович Ганибесов старался рассказать в своих ранних повестях и очерках о службе бойцов и командиров в мирное время, об их боевой учёбе, идейном росте, политической закалке и активном, деятельном участии в жизни страны.Как секретарь партячейки Василий Ганибесов постоянно заботился о идейно-политическом и творческом росте своих товарищей по перу: считал необходимым поднять теоретическую подготовку всех писателей Красной Армии и Флота, организовать их профессиональную учёбу, систематически проводить дискуссии, литературные диспуты, создавать даже специальные курсы военных литераторов и широко практиковать творческие отпуска для авторов военной тематики.