Моряк из Гибралтара - [54]

Она замолчала и посмотрела на меня насмешливо, но доброжелательно.

— Тебе не очень-то нравится эта история,—сказала она.

— Это не имеет значения. Я хочу знать все.

— Вернее, не история, а он. Он тебе не нравится?

— Думаю, нравится. Мне нравятся моряки из Гибралтара.— Она улыбаясь слушала меня, и в ее взгляде я не видел упрека.— Но я остерегаюсь людей с невероятной судьбой, как бы предназначенных свыше для чего-то особого. Я хочу, чтобы ты поняла меня.— И, выдержав паузу, добавил: — И даже таких избранников судьбы.

— Он здесь ни при чем,— мягко произнесла она.— И даже не знает, что я ищу его.

— Ты хочешь жить с самой большой любовью на Земле.

Мы посмеялись. Оба уже порядком опьянели.

— А кто не хочет так жить? — спросила она.

— Конечно, все хотят,— сказал я.— Но жить с такими типами, как он…

— Он не виноват, что его любят без убедительных на то оснований.

— Конечно, не виноват, но что это за убедительные или неубедительные основания? Думаю, людей любят не по тем или иным причинам и основаниям.

— Но если тебе не нравятся такие люди, почему хочешь дослушать эту историю?

— Потому что мне нравятся именно такие истории.

— Лживые?

— Нет, если хочешь, нескончаемые. Скверные ситуации.

— Мне тоже нравятся такие истории.

— Вижу,— засмеялся я.

Она тоже засмеялась, а потом спросила:

— Почему они нравятся тебе?

— Пока он делал свою головокружительную карьеру, я протирал штаны в Министерстве по делам колоний, наверное поэтому.

— Не думаю, что поэтому.

— Он напрочь затмевает меня,— пошутил я.

— О нет. Но этот человек, умудряясь вываляться во всей грязи мира, смотрел на этот мир глазами ребенка. Мне кажется, его должны любить все…

— Именно такого, какого ты из него сделала…

Она внимательно слушала.

— Какого?

— Поборника справедливости.— Она ничего не сказала, внезапно посерьезнев.— Но ты не можешь понять, что это за человек.

— Это убийца, но он совсем одинок, затерян в мире. И значит, не надо его искать?

— Я не сказал этого, все может быть так или не так…

— Если он и поборник справедливости,— сказала она, помолчав немного,— то он и сам не знает об этом.

— Зато ты знаешь,— сказал я.— Ты придумала его, не догадываясь сама. Рассказывай дальше.

И она начала неохотно:

— Больше не происходило ничего особенного. Он говорил мне, что много лет у него не было женщин, разве что случайные. Что он мечтал отыскать меня с момента нашей встречи в Марселе. Правда, оставалось неясным, почему он хотел отыскать меня и почему не отыскал.

С тех пор как мы снова оказались вместе, он стал считать, что жизнь прекрасна. То есть я хочу сказать, что он очень быстро вспомнил, что корабли существуют для того, чтобы покидать берег. Я разбудила в нем желание уехать, но это была моя естественная роль рядом с ним, я сама ее выбрала. Во Франции он находился уже четыре года, во время войны участвуя в движении Сопротивления, а после — промышляя некоторое время на черном рынке.

Когда мы встретились, он стал регулярно питаться, обрел свою обычную роль и начал поговаривать о том, чтобы уехать. Он считал, что полиция будет разыскивать его еще года два, но все равно предпочитал жизнь, полную скитаний, той, которую вел эти четыре года. Он никак не мог привыкнуть к мысли, что во время войны все порты закрыты, а суда должны стоять на приколе. В общем, я его нашла для того, чтобы сразу потерять. Государственные границы были для него тем, чем для других решетки тюрьмы. С тех пор как сбежал с «Кипра», он успел три раза обогнуть земной шар. Я шутила, что, если так будет продолжаться и дальше, Земля покажется ему слишком маленькой. Он смеялся и отвечал, что пока еще не страдает от малости Земли, его успокаивает тот факт, что она круглая. Ему очень нравилось, что Земля круглая. Для тех, у кого нет дома,— а он относился к людям, не имеющим дома,— круглая форма Земли, с его точки зрения, вариант оптимальный.

Он никогда не говорил, где собирается сойти на берег. Он говорил только о будущих путешествиях.

Мы не жили вместе. В целях безопасности, будто для меня война все еще продолжалась, я снимала не больше чем на неделю комнату в разных отелях. Одевалась я тоже очень скромно. Я даже не сказала ему, что муж оставил мне все свое состояние.

Мгновенно начавшийся дождь хлестал в стекла ресторанчика, где мы сидели. Она закурила и принялась смотреть на дождь.

— Тогда ты, конечно, была уверена, что не притронешься к этому состоянию?

— Уверена,— сказала она.— Я даже начала искать работу.

— И не нашла?

— Я не умела печатать на машинке. Нашла место платной партнерши для танцев в ночном клубе и больше ничего. Но отказалась от него.

— Понятно.

— Я много искала, но больше ничего не нашла.

— Ведь очень трудно забыть, что у тебя есть яхта и состояние,— сказал я.— И однажды ты вспомнила об этом.

— В определенных случаях можно и забыть. Но не в моем положении.— Она опять посмотрела на дождь и улыбнулась.— Нет, я, конечно, не героиня. С другой стороны, если бы я отказалась от яхты, это могло бы успокоить мою совесть, но ни в коей мере не стало геройством.— И очень тихо, тоном признания, добавила: — Я знаю, что во всем мире существует общее мнение по поводу яхт. Знаю, что они имеют скандальную славу. И вот появилась яхта, такая же неприкаянная, как и я сама, не знавшая что делать.