Моряк из Гибралтара - [5]
— Еще семь километров,— прокричал он,— и ты увидишь ее внизу, когда мы въедем на холм.
Он, наверное, в сотый раз проделывал этот маршрут между Пизой и Флоренцией.
— Смотри,— провозгласил он,— она прямо под ногами!
Флоренция сверкала под нами, как перевернутое небо. Затем, поворот за поворотом — и мы спустились вниз.
Но я думал о другом. Я думал о том, что даже если только путешествовать вот так, из города в город и встречать таких людей, как он, то это уже много.
По прибытии мы все вместе выпили белого вина в кафе у вокзала. Жаклин вылезла из-под брезента растрепанная и разве что не изнасилованная. Несомненно, кому-нибудь она могла показаться красивой, но только не мне. Я увидел ее довольное лицо. Она была в прекрасном настроении.
В кафе он снова заговорил о Рокке. Я хорошенько рассмотрел его, пока он говорил,— в машине я видел его только в профиль. Мне показалось, что все рабочие похожи друг на друга, но он не походил ни на кого. И тут он немного смутил меня.
— Надо ехать в Рокку,— опять сказал он,— надо отдохнуть. Наступает самое жаркое время. Что такое восемь дней? Вместе покупаемся в Магре и, если будет время, займемся подводной охотой. У моего двоюродного брата есть маска и трубка. Ну, идет?
— Идет,— сказал я. Жаклин улыбнулась, ничего не понимая. Ей он не предложил ехать в Рокку.
Следующие дни были во Флоренции самыми жаркими в году. Я знал, что такое жара, так как родился и вырос в тропиках, в колонии, читал об этом в литературе, но именно во Флоренции, во время этих бесконечных дней я понял, что такое настоящая жара. Это было единственное событие. Ничего другого не происходило. Жара — и больше ничего, по всей Италии. Говорили, что в Модене [3] сорок семь градусов. Сколько же во Флоренции? Не знаю. На четыре дня город был принесен в жертву тихому пожару, без пламени, без криков. Но столь же опустошительному, как чума или война. Все население было озабочено лишь тем, чтобы выжить. Жара явилась невыносимым испытанием не только для людей, но и для животных. В зоопарке умер шимпанзе. От удушья дохли рыбы. Над Арно распространилось неистребимое зловоние, о чем писали газеты. Покрытие мостовых липло к ногам. Похоже, любовь стала изгнанницей. Ни одного ребенка не зачали в эти дни. Трудно было писать статьи — газеты пестрели лишь крупными заголовками. И собаки отложили случку до лучших времен. Убийцы воздержались от преступлений, возлюбленные сторонились друг друга. Размягченный разум не желал ни о чем размышлять. Личность превратилась в весьма относительное понятие, когда исчез смысл. Сам Господь Бог не предполагал подобного. Словарный запас горожан унифицировался и сократился до предела. На эти четыре дня он стал единым для всех: «Я хочу пить. Так не может больше продолжаться. Раньше такого никогда не было!»
В ночь на пятый день разразилась гроза. Кошмар остался позади. И тотчас же каждый человек в городе начал заниматься своим делом. Только не я. Я был еще в отпуске.
Для меня эти четыре дня походили один на другой, как братья-близнецы. Я провел их в ближайшем кафе. Жаклин осматривала Флоренцию. Она сильно похудела при этом, но осмотрела все до конца. Уверен, что она увидела все дворцы, все музеи, все памятники, которые только можно увидеть, и которые не осмотреть и за восемь дней. Не знаю, о чем она думала. Но я, сидя в кафе и попивая кофе с мороженым и мятный напиток, думал о Магре. А о чем же думала она? Конечно, не о Магре, скорее, о чем-нибудь противоположном Магре. Но я целыми днями освежал себя Магрой, зная, что в еще более сильную жару в Магре всегда прозрачная прохладная вода. Я повторял это как заклинание. Одного моря мне мало, мне нужна река, река под сенью деревьев.
В первый день, выйдя из отеля, я оказался в кафе. После кофе гляссе пройдусь по городу, решил я. Но провел в кафе все утро. Жаклин обнаружила меня там в обед за шестой кружкой пива. Она возмутилась. Как! Первый раз в жизни оказаться во Флоренции и все утро провести в кафе! После полудня, сказал я себе, обязательно попытаюсь пройтись. Мы договорились осматривать город вместе, вернее, каждый сам по себе, а встретиться в кафе. После обеда мы расстались. А я вернулся в кафе, которое находилось возле ресторана. Время прошло быстро. В семь часов вечера я еще сидел там. На этот раз Жаклин увидела стоящий передо мной мятный напиток. Она опять возмутилась.
— Если меня сдвинуть с места, сдохну,— сказал я ей. Я ни минуты не сомневался в этом, как, впрочем, и в том, что на следующий день все будет по-прежнему.
Суждены нам благие порывы. На следующий день я, правда, сделал необходимое усилие. После завтрака, через час после ухода Жаклин, я вышел из кафе и пошел по улице Турнебуоне. Где же Арно? Какой-то прохожий указал мне направление. Честно говоря, мне хотелось посмотреть на дохлую рыбу, плывущую по поверхности реки. Я подошел к реке и увидел это с набережной. Газеты, как всегда, преувеличивали. Там была рыба, но не так много, как об этом говорили. Что касается Арно, то она имела мало общего с той рекой, которую мы видели по дороге из Пизы, так же, как моя жизнь по сравнению с моей юностью. Дрянь какая-то, струйка воды с дохлой рыбой на поверхности. Мне стало грустно. Это Арно, подумал я, пытаясь настроить себя. Но безрезультатно. Никакого впечатления. Разочарованный, я ушел. Улицы были полны народу, особенно туристов. Все изнывали от жары. Я двинулся за какой-то группой и вышел на площадь. Где же я ее видел? Само собой, на почтовой открытке. Конечно, это площадь Синьории. Я остановился. Она сверкала на солнце. Мысль о том, что ее надо пересечь, буквально подавила меня. Я огляделся. Все туристы пересекали площадь, она того стоила. Даже женщины и дети ходили по ней туда-сюда. Неужели они так отличаются от меня? Я медленно пошел по площади, но случилось непредвиденное: я остановился и сел на ступеньку галереи. Я выжидал. Рубашка медленно намокала и прилипала к телу. Куртка тоже стала медленно намокать и приклеиваться к рубашке. Я стал думать об этом, ибо ни о чем другом не мог больше думать. Воздух, если можно так сказать, отливал всеми цветами радуги, как над кипящим чайником. Сейчас пойду, твердил я себе. Вдруг какой-то рабочий подошел к галерее, остановился в нескольких метрах от меня, вытащил из сумки гаечный ключ и отвернул водопроводный кран, находящийся прямо у моих ног. Сточный желоб наполнился до краев. Я смотрел не отрываясь, и у меня закружилась голова. Вода лилась из крана блестящей струей. Мне захотелось припасть ртом к крану и наполнить его до краев, как желоб. Но в памяти возникли дохлые рыбы. Вполне возможно, что вода из Арно. Пить я не смог, но опять вспомнил о ней, о Магре. С самого приезда во Флоренцию любой предмет, любое мгновение делали желанным мое свидание с ней. Я прямо ощущал ее, и надо было еще немного, самую малость, чтобы заставить меня поехать в Рокку. Очень медленно я шел к ней. С меня довольно этой площади. Больше я не раздумывал. Встал и ушел. Узкими улочками добрался до кафе, где провел все утро. Официант все понял, хотя я не произнес ни слова.
