Мировая республика литературы - [94]
Вот почему у основоположников литератур мы встречаем один и тот же, зачастую очень четко обозначенный приговор к подражанию. Дю Белле в главе под названием «Почему французский язык не так богат, как греческий и латинский», уже говорил о поэтах — имитаторах, которые «оставили нам наш язык столь бедным и нагим, что он нуждается в украшении и (если дозволено так говорить) в чужом оперении»[398]. И эту же тему мы будем встречать вновь и вновь, в других контекстах и историях, очень далеких друг от друга. Так, Эмерсон, идеолог, заложивший основные принципы американской культуры и литературы, в своем «Воззвании к американским студентам» сформулировал своего рода декларацию интеллектуальной независимости Америки, принципиально важную для художников следующих поколений. Повторяя, что «имитация есть самоубийство», он добавлял: «В каждом возрасте должны писаться свои книги; или, точнее, каждое поколение пишет для следующего. Книги прошедшей эпохи не годятся для текущей […]. Мы слишком долго прислушивались к лощеным европейским музам.»
Убедительным примером того же феномена является история латиноамериканских писателей: в течение всего XIX века, и особенно до 40‑х годов, они создавали подражательную литературу. Венесуэльский интеллектуал Артуро Услар Пьетри, один из «изобретателей» того, что стало в некотором смысле порождающей формулой всей латиноамериканской литературы начиная с 60‑х годов, — времени «магического реализма»[399], говорит в своих эссе о европейском влиянии в латинской Америке. Он указал прежде всего на значимость романтических подражаний. «Атала» Шатобриана (1821 год), с подзаголовком «Любовь двух дикарей в пустыне», в которой на фоне условного пейзажа действуют не менее условные экзотические индейцы, любящие и страдающие в духе самой утонченной романтической чувствительности, стала хрестоматийной моделью, на которой выросла традиция изображения тропических туземцев. Глубокое влияние этого текста так долго сохраняется в Латинской Америке, что еще в 1879 году эквадорский писатель Хуан Леон Мера, живущий, по замечанию Услара Пьетри, в регионе с многочисленной туземной популяцией, «отказывается от своего собственного видения эквадорских индейцев и на пустом месте воспроизводит ложное видение Шатобриана».
Руководствуясь теми же соображениями, кубинский писатель Алехо Карпентьер (1904–1980) публикует на Гаване в 30‑е годы манифест, в котором он говорит о необходимости покончить с интеллектуальной субординацией и прекратить создавать литературные произведения, которые сводятся к точному копированию: «В Латинской Америке преклонение перед всем, что исходит из Европы, породило некий дух имитации, который плачевным образом замедлил на несколько пятилетий становление нашей собственной выразительной манеры. В течение всего XIX века мы с запозданием в пятнадцать — двадцать лет кидались во все увлечения старого света: романтизм, парнасцы, символизм; Рубен Дарио дебютировал как духовный сын Верлена, так же, как Рейсинг был духовным сыном Теодора де Банвиля […]. Мы мечтали о Трианоне с маркизами и аббатами, в то время как индейцы рассказывали чудесные легенды, неотделимые от наших пейзажей […]. Многие области американского искусства живут сегодня под знаком Жида, или даже Кокто, а то и вовсе Лакретеля. Это одна из наших болезней, — следовало бы сказать, наших слабостей, — которым мы должны дать решительный отпор. Но к сожалению, недостаточно сказать: «Давайте сожжем мосты между нами и Европой», чтобы начать создавать оригинальные выражения для латиноамериканских чувств»[400].
Создать оригинальность выражения — значит создать разницу, т. е. обзавестись собственными ресурсами. Поскольку литературные институты неотделимы от национальных, писатели первых поколений используют все средства, какими располагают, как литературные, так и политико — национальные, чтобы собрать и объединить свои литературные ценности. Эти средства будут различаться в зависимости от начального капитала данного литературного пространства. В литературных пространствах, наиболее обеспеченных изначально, пути обогащения принимают всевозможные формы присвоения наследия центра: заимствования канонических текстов, заимствования литературных методов и приемов, закладка собственных национальных литературных центров и т. п.
