Мировая республика литературы - [93]

В «Смысле жизни», заглавном тексте для понимания жизненного пути и карьеры Рамю, выражено стремление автора изменить парижские устои и порядок ценностей: он хочет превратить унизительные черты в интересные черты отличия. И этим «возвращением в родной край» отмечено его решение превратить отметину провинциального акцента и манер в достижение самобытности. Вспоминая свою парижскую жизнь, он пишет: «Я тщетно пытался в ней участвовать, я был в ней неловок, я чувствовал свою неловкость, и она от этого только росла. Затруднительное положение становится смешным (когда тебе двадцать лет); разучаешься говорить, разучаешься даже ходить. Самые маленькие различия в интонации, в произношении или даже в манерах хуже, чем самые заметные, и мешают они вам значительно сильнее. Англичанин остается англичанином, англичанин не удивляет, он «классирован» — я же почти такой же, как окружающие, и вот, когда я пытаюсь быть совсем таким же, мне не удается самая малость, и это ужасно бросается в глаза»[393]. Он с величайшей ясностью видит трагедию и невыполнимую задачу тех, кто не является выходцем из центра. Больше чем двадцать лет спустя, в «Заметках водуазца» он вернется к теме враждебности Парижа. Получается, что литературная столица не может принять и признать тех, кто не отделен «достаточной дистанцией»: «Провинциал, ставший парижанином, перенимает на улице парижскую внешность и парижские повадки […] [он] прежде всего старается не казаться провинциалом […] Париж, довольно враждебный, т. к. он как бы с самого начала исключает всех, кто к нему не принадлежит: тех, кто не равняет по его повадкам свои жесты, свою интонацию, свою мимику […]. Вы либо приняты им, либо нет. Если вы им не приняты, не пытайтесь делать вид, что это не так, вы тут же попадетесь, со всеми вытекающими отсюда последствиями […] и в итоге дело кончится тем, что вас выставят, в более — менее завуалированной форме, но окончательно[394].» Рамю подробно анализирует эту дистанцию близости, которая превращает человека в гибрид, в фальшивого иностранца и настоящего провинциала, в вечного крестьянина в Париже, которого не хотят причислить ни к одной определенной категории. Он даже теоретически устанавливает ту необходимую дистанцию, которая дает шанс быть принятым. Именно этот трезвый взгляд на дистанцию, которую приходится держать с теми, чьего признания добиваешься, мы назвали выше «дилеммой Рамю». Именно резкий разрыв и стал его почти сознательной стратегией, которую он применил, чтобы быть признанным в Париже: он «преувеличил свои собственные различия», т. е. оказался на «достаточной» дистанции от Парижа, от которого никуда не денешься и с которым нельзя ассимилироваться.

Глава 3. ВОССТАВШИЕ

Бедность доставшихся ему средств кажется настолько баснословной, что, кажется, переходит все вообразимые пределы. Язык, культура, интеллектуальные ценности, система моральных ценностей, — ни один из этих даров, которые получают с колыбели, не годится ему, бесполезен для него[…]. Что делать? Не раздумывая, этот вор захватывает другие орудия, которые не для него созданы и не предназначены для тех целей, к которым он стремится. Не важно, они для него досягаемы, он подгонит их по своей мерке. Этот язык — не его язык, эта культура — не наследие его предков, этот образ мыслей, эти интеллектуальные, этические категории не в ходу в его родной среде. Каким же изощренным оружием он воспользуетсяI Мохаммед Диб. Похититель огня

Второе большое «семейство» стратегий составляют стратегии отделения или диссимиляции, которые, по крайней мере в момент становления, всегда практикуются одновременно и на литературном, и на национальном уровне[395].

Несмотря на очевидные исторические различия, мы с удивлением констатируем, что уже с тех пор, как французская Плеяда начала свое противостояние навязыванию латыни и соперничество с итальянской поэзией, в литературе проявляются все те стратегии, которые мы, практически в неизменной форме, будем встречать на протяжении всего процесса унификации литературного поля, т. е. в течение следующих четырех веков. Основная черта всех основоположников литературы — это «создание различий».

Никакие специфические ресурсы не могут быть задействованы, пока литературная продукция полностью не ассимилируется с доминирующим пространством. Прекращение практики перевода латинских и греческих классиков, на котором настаивал дю Белле, свидетельствует о том, что чистый перенос латинских ресурсов на французскую почву, без привнесения чего — либо нового, каких — либо ощутимых отличий, т. е. без «прибавочной стоимости», вел к безраздельному господству латинского языка. Более того, традиционная практика перевода слово в слово текстов классического литературного наследия укрепляла господство латинского (за счет франкоязычного материала). Иначе говоря, чтобы бороться с зависимым положением и сделать соперничество возможным, нужно создать различия и на них основать новое литературное пространство.

Все идеологи «первых литературных поколений», такие, как дю Белле, сразу почувствовали и феномен литературного подчинения, жертвами которого они стали, и необходимость создания дистанции и усиления различий. Так, в Ирландии в 1817 году, до первых манифестов идеологов Возрождения, писали: «Местная литература не получает никакого поощрения ни от правительства, ни от публики, которая стала жертвой жестокого предубеждения против ирландской продукции. Если талантливый соотечественник достигает славы своими публикациями, то он должен достичь ее в Англии, а не в своем отечестве. У ирландцев, фактически, нет никакого независимого мнения о литературе»