Мировая республика литературы - [86]

Естественно, что эти «малые» литературы могут так называться лишь при имплицитном сравнении с литературой центральной в полном смысле этого слова, т. е., в случае Кафки, с немецкой литературой. Последняя характеризуется не только тем, что она «богата талантами», — именно таким образом определяют немецкое литературное наследие, — но и тем, что она касается «благородных» тем, как определяют обычно литературную автономность. Действительно, Кафка замечает и подчеркивает, в доказательство своей редкой проницательности, что новые национальные литературы — это также и литературы народные. Отсутствием литературной «среды», специфических традиций и автономных, чисто литературных интересов, объясняется то, что «литература — дело не столько истории литературы, сколько дело народа…»[352] Выражая, таким образом, эксплицитно основную разницу между «большими» литературами, характеризующимися наследием, т. е. накопленной историей, и «малыми» литературами, которые определяются своей народной культурой, Кафка отмечает борьбу между двумя подходами, описанными выше. Вот почему «то, что в больших литературах происходит внизу и образует подвал здания, […] здесь происходит при полном освещении…»[353]. Перестановка «высокого» и «низкого» в иерархии жанров, языковых уровней и произведений является, по его мнению, важной чертой «малых» литератур («Вообще охотно занимаются литературной разработкой малых тем…»[354]).

Наконец, Кафка говорит о тех сложных и неизбежных связях, которые поддерживает каждый писатель маленькой страны со своей национальной литературой: «Требования, предъявляемые национальным сознанием малого народа, обязуют каждого быть готовым знать, нести, защищать приходящуюся на него долю литературы, — защищать в любом случае, даже если он ее не знает и не несет. […] В результате всего этого литература распространяется в стране благодаря своим крепким связям с политическими лозунгами»[355]. Таким образом, писатели не могут провозгласить автономию, в которой они не хозяева: им приходится «бороться» за «приходящуюся [на них] долю в литературе».

Этот туманный и сложный текст не является связной теорией в прямом смысле слова. Это всего лишь серия набросанных на бумагу заметок, составляющих первые размышления Кафки на тему, которая, как мы покажем ниже, несомненно станет центральной во всем его творчестве. Но основной интерес этого текста заключается в позиции, которую занимает Кафка: в этих обстоятельствах он одновременно и свидетель, и действующее лицо. Иначе говоря, благодаря своему живому интересу к еврейскому националистическому культурному движению, которое открыл для него Исаак Лёви, он занимает очень редкое и ценное положение: он дает одновременно теоретическую и практическую точку зрения. Его позиция увлеченного наблюдателя позволяет понять изнутри, прочувствовать пределы, в которых действителен литературный опыт подчинения, и создает условия для объяснений и обобщений. Вот почему его интуитивные выводы могут служить образцом, на практике «подтверждающим» теоретический анализ. Следует также заметить, что невозможно до конца понять этот знаменитый текст, «Дневник» от 25 декабря 1911 г. (который, как известно, долго комментировали Делез и Гваттари) без обобщенной модели иерархической структуры литературной вселенной. Кафка утверждает, что следует говорить о «маленьких» литературах, т. е. о литературных вселенных, которые существуют лишь в неравном структурном соотношении с «большими» литературами. Он описывает эти вселенные как изначально политизированные и настойчиво говорит о неизбежном политическом и национальном характере литературных произведений, которые в этих вселенных пишутся, не для того чтобы пожалеть их литературу или дать им низкую оценку, но, напротив, чтобы понять их природу, их интерес («радость») и те механизмы, которые их производят и делают необходимыми.

Перечитывая этот текст, Делез и Гваттари несколько редуцировали литературную специфику, применяя к литературе (во всяком случае, к тому, что подпадает под двусмысленное определение «второстепенной литературы») политические схемы, топорные, анахронические и искажающие смысл. В книге «Кафка. За второстепенную литературу» они утверждают, что Кафка — «политический писатель» («Все политика, начиная с писем к Фелиции»), довольствуясь пересказом замечаний Кафки в этом «Дневнике», датированном 25 декабря 1911 года. Если у Кафки действительно были политические интересы, как показал его биограф Клаус Вагенбах[356], то они были иными, чем те, которые приписывают ему Делез и Гваттари. Их анахроническая концепция политики приводит к историческим ошибкам. Они приписывают Кафке свое видение политики как подрывной деятельности, или «подрывной борьбы», тогда как для него, в Праге начала века, она ассоциируется только с национальным вопросом: «Для такой литературы честь быть второстепенной, — пишут они, — т. е. революционной в отношении любой литературы[357]; слово «второстепенный» характеризует уже не конкретные литературы, но революционные условия любой литературы внутри той, которую называют большой (или установившейся)»