Мировая республика литературы - [85]
Поиск формы, т. е. деятельность чисто литературная и самостоятельная, в «малых» литературах становится возможен лишь на второй фазе, тогда, когда набраны начальные литературные ресурсы, выработана национальная специфика, и когда первые художники мира могут заняться эстетическими вопросами, связанными с реализмом, и обратиться к образцам и к крупным эстетическим революциям, известным на литературном Гринвиче.
Кафка и «связь с политикой>
Благодаря необыкновенной сложности той лингвистической, национальной, политической, культурной и эстетической ситуации, в которой он оказался, а также той тонкой интеллектуальной и политической полемике, которую эта ситуация спровоцировала, Кафка, несомненно, один из первых понял, что все «малые» литературы могут (и должны) рассматриваться по одной и той же схеме. Один и тот же теоретический подход к их положению и их специфическим проблемам может высветить, благодаря периодически повторяющимся характерным чертам одних литератур, то, что не замечалось в других. Он также показывает, что вопросы, решенные одной литературой, могут помочь другой найти выход из своих эстетических и национальных проблем. Как еврей — интеллектуал, живущий в Праге конца прошлого века, Кафка был в самом сердце национальных проблем и конфликтов Австрийской империи. Вовсе не будучи писателем вне времени и истории, каким его обычно пытаются представить, он стал в некотором смысле спонтанным теоретиком того, что он назвал именно «малыми»[345] литературами, описывая то, что он наблюдал на практике в зарождающейся Чехословакии и в центре еврейских политических и литературных движений, — сложные механизмы, благодаря которым возникают все новые национальные литературы. Национальный вопрос — это не только важнейшая проблема всей Австрийской империи между 1850 и 1918 годами. Он пронизывает во всю интеллектуальную и эстетическую проблематику. И вот, когда 25 декабря 1911 года, накануне войны за независимость Чехословакии, Кафка в своем «Дневнике» начинает описывать «малые» литературы, чтобы выявить основные механизмы появления молодых национальных литератур, он начинает с эксплицитной параллели между чешской литературой и литературой на идише. Непосредственно перед этим он был покорен еврейским театром, который он открыл для себя благодаря театральной труппе из Варшавы, под руководством Исаака Лёви. Вот, пишет он, «что я узнал от Лёви о современной еврейской литературе в Варшаве, и то, что я знаю о современной чешской литературе (частично на основе собственных наблюдений)»[346]. Именно непосредственное и увлеченное познание процесса становления чешской национальной литературы в эти годы (Макс Брод отмечает, что Кафка следил за чешской литературой «в мельчайших деталях»[347]) позволило ему понять «национальные» черты в еврейской литературе и театре.
Кафке также приходится описывать неизбежно политизированную позицию писателей в формирующихся странах. В аналитической таблице, суммирующей его наблюдения, он назовет это «связью с политикой[348]». Он дает длинный перечень политических феноменов, сопровождающих рождение национальных литератур: «пробуждение умов, сохранение целостности часто бездеятельного во внешней жизни и постоянно распадающегося национального сознания, гордость и поддержка, которую черпает нация в литературе для себя и перед лицом враждебного окружения»[349]. Он настаивает на одновременном рождении и параллельном развитии национальной прессы и книжной торговли, и говорит прежде всего о политизации литературы, вспоминая «порождение уважения к людям, занимающимся литературной деятельностью […]; включение литературных явлений в политическую злобу дня…»[350] В этих маленьких странах сами литературные тексты пишутся, как объясняет Кафка, в непосредственной близости к политике. «Личное дело, — пишет он, — быстро становится коллективным, мы значительно быстрее достигаем границы, которая отделяет ее [литературу] от политики, нам даже приходится делать усилие для того, чтобы заметить ее до того, как мы до нее дойдем, и чтобы везде различать эту суживающуюся границу». Иначе говоря, все тексты имеют политический (общественный) характер, т. к. мы стараемся политизировать (т. е. сделать национальной) литературу, свести на нет границу, которая отделяет субъективное (привилегию литератора в «больших» литературах) от коллективного. Однако, добавляет Кафка, «…вследствие внутренней самостоятельности литературы внешняя ее связь с политикой безопасна, — в результате всего этого литература распространяется в стране благодаря своим крепким связям с политическими лозунгами[351]». Короче говоря, для Кафки, который может наблюдать все эти феномены в Праге и которому Лёви в деталях рассказывает все, что происходит в Варшаве в области еврейской литературы и в области политических баталий вокруг идиша, начинающая литература может существовать лишь в соответствии с национальными требованиями. Ее первая характеристика, даже ее «оживление» оказывается продуктом постоянной и существнной путаницы между двумя порядками, способствующими становлению друг друга. «Национальная борьба, которой определяются все произведения» еврейской литературы в Варшаве, понял он незадолго до этого, определяет также и все литературные начинания «малых» стран.
