Мировая республика литературы - [41]

«Лазурь», сборник стихотворений Рубена Дарио (1867–1916), опубликованный в Вальпараисо в 1888 году, а затем сборник «Языческие псалмы», вышедший в Буэнос — Айресе в 1896, ознаменовали разрыв с испаноязычной поэтической традицией[173]. Став посредником между французской поэзией и испанской, Дарио осуществляет в испанской поэзии революцию под лозунгом «современность». Восхищение никарагуанского поэта французской литературой того времени подвигло его на попытку ввести в испанский язык и испанскую просодию размеры и звучание, свойственные французским стихам: «Воспитанный на вековых образцах испанского «Золотого века» и смутной современной поэзии, я нашел у французов […] литературную шахту, из которой можно было извлечь сокровища»[174]. То, что Рубен Дарио назвал «умственным галлицизмом», было, как мы уже отмечали, стремлением ввести в кастильский язык обороты и звучание, присущие французскому языку, — шире, это была крайняя, но литературно приемлемая форма бунта против испанского литературного порядка, против латиноамериканской поэтики. Дарио, воспользовавшись авторитетом и литературным могуществом Франции, сумел изменить терминологию эстетических дебатов и заставил Латинскую Америку, а затем и владевшую колониями в Латинской Америке Испанию принять вывезенную из Парижа современность. Вот что он пишет в статье, опубликованной в газете «La Nation», выходившей в Буэнос- Айресе в 1895 году: «Я мечтал писать по — французски. […] Почему бы перемене, которая должна была привести испанский язык к возрождению, не осуществиться в Америке, раз в Испании язык закоснел в традиции, окружил себя и ощетинился испанизмами»[175]. Рубен Дарио в слегка завуалированной форме выражает желание обойти господствующую над колониями Испанию, устроить в Америке литературную революцию против метрополии и внедренных ею в своих колониях литературных клише. Он подчеркивает, что испанская поэзия, закосневшая в традициях, сильно «устарела», желая, чтобы очевиднее стала «новизна» современности: «Своим успехом, — смешно было бы это скрывать, — я обязан новизне. Какой же? Умственному галлицизму»[176]. Об удивительной революции говорит и Хорхе Луис Борхес в интервью, опубликованном в Аргентине в 1986 году: «Я глубоко убежден, что испанская поэзия после Золотого века […] стала клониться к упадку. […] Все стало очень неподвижным. […] Не будем говорить ни о XVIII веке, ни о XIX, они были очень скудны. И вдруг появляется Рубен Дарио, который обновляет все! Обновление после Америки доходит до Испании и вдохновляет великих поэтов, таких, как Антонио Мачадо и Хуан Рамон Хименес, я назвал трех, но, безусловно, были и другие. […] Но начал обновление Дарио. Разумеется, не без влияния Эдгара Аллана По. Странная вещь, По был американцем, родился в Бостоне, умер в Балтиморе, но в нашу поэзию он вошел, благодаря французу по имени Бодлер, который его перевел […]. Так что, по сути, его влияние было французским»[177].

В скандинавских странах авторитер Парижа признавала та интеллигенция, которая стремилась освободиться от давления немецкой культуры, безраздельно властвовавшей в этих странах на протяжении XIX века, подавляя их и превратив по части эстетики в заштатные провинции Германии. Великий литературовед, датчанин Георг Брандес (1842–1927), много лет проживший в Париже, открыл для себя натурализм и творчество Тэна и обогатил этими новыми литературными идеями скандинавские страны, глубинно изменив их литературы. Движение, им вдохновленное, называлось «прорывом к современности». Девизом Брандеса были следующие слова: «Подвергнем проблему обсуждению». Таким образом он надеялся распространить литературу, которая стала бы по образцу французского натурализма выражением социальных, политических и эстетических проблем, критикой устоявшихся ценностей, служа противовесом идеализму, свойственному немецкой традиции. Его лекции «Основные литературные течения XIX века», которые он начал в 1871 году и завершил в 1890, изменили литературный климат Скандинавии и оказали решающее влияние не только на Данию, в которой такие писатели, как Хольгер Драхман, Е. П. Якобсен и другие, присоединились к нему, но и на Норвегию, в частности, на творчество Бьёрнсона и Ибсена, а также и на Швецию, где в это время писал Стриндберг[178]. Книга Брандеса «Люди прорыва к современности», появившаяся в 1883 году, дала название всему этому культурному и литературному движению, чье влияние оказалось решающим даже в области политики: «политический радикализм, реализм и натурализм в литературе, женская эмансипация (Брандес в 1869 году перевел книгу Стюарта Милля «О подчинении женщины»), атеизм и демократизация религии, а также народное образование» рассматривались в Швеции как явления, исторически связанные с «прорывом к современности». Парадокс состоит в том, что нужно было подчиниться литературному господству Парижа для того, чтобы освободиться от немецкого давления. Но движение «прорыв к современности»[179] не было рабским подражанием теоретическим и литературным революциям Парижа, оно было стремлением к освобождению благодаря тем новым идеям, которые были из Парижа привезены. Париж не настаивал, не диктовал, не формировал, он только служил образцом и моделью.