Мировая республика литературы - [25]
Борьба «новаторов» против образования на латыни началась достаточно рано, уже в 1657 году М. Легран ополчается против «педантов», у которых голова набита латынью и греческим и которые не умеют правильно говорить по — французски: «Ум, перегруженный латынью и греческим, знающий многое, что не пригождается в разговоре на своем языке, утяжеляющий речь ученой галиматьей и цветистой ученостью, не способен достичь той чистой непосредственности, того простодушия, которое только и дорого и без которого не существует по — настоящему французской речи. Столько разных грамматик, столько разных выражений сталкивается в ученой голове, там царит хаос идиом и диалектов, конструкция одной фразы не совпадает с синтаксисом другой, греческий портит латынь, латынь греческий, и оба они, смешавшись, уродуют французский. […] Ученые привыкли к мертвым языкам и не умеют обращаться с живым»[104].
В 1667 году Луи Лелабурер в своем трактате, названном «О преимуществах французского языка по сравнению с латинским», задается вопросом, каким «музам, латинским или французским» должны быть посвящены первые годы дофина, старшего сына Людовика XIV. Система образования, основанная на латыни, порождала на практике билингвизм. Латинская культура, несмотря на повсеместное употребление французского языка, на протяжении еще очень долгого времени снабжала создаваемую на французском языке литературу образцами и темами.
Устное употребление языка
Первым крупным законодателем в области французского языка и литературы был, безусловно, Франсуа Малерб (1555–1628). И по этой же самой причине он был вторым великим революционером в этой области. Несмотря на то, что он противопоставил себя и свои требования эстетике Плеяды и поэзии Депорта, одного из последователей Ронсара, его можно считать прямым продолжателем дю Белле, осуществителем его программы, так как Малерб другими путями добивался все того же «обогащения» французского языка. Подход Малерба позволяет покончить с проблемой подражания латыни: он считает, что после того как были осуществлены первые заимствования, стало возможным настаивать на различиях этих двух языков.
Как известно, Малерб на первый план выдвинул задачу создания изысканного устного языка, «устной прозы», по его выражению, которая передавала бы «красоту», «нежность» и «естественность», присущие французскому языку. Малерб стремился создать норму «красивой речи» в противовес абстракции языка, существовавшего только на бумаге, и уже по этой причине мертвого, каким была латынь. Произвел Малерб революцию и в литературе, отказываясь, как дю Белле, от двух уже существующих путей. Он равно критиковал и светскую прециозную поэзию, процветавшую при дворе, и ученую нео- латинскую. («Он смеялся над пишущими на латыни, — пишет ученик Малерба Ракан, — и говорил, что если бы Вергилий и Гораций вернулись на землю, они выпороли бы Бурбона и Сирмона»[105]). Не одобрял Малерб и последователей Плеяды за то, что они употребляли слишком много диалектизмов, любили витиеватый стиль и писали очень темно. Малерб предлагал утвердить и ввести во всеобщее употребление «присущие французскому языку красоты», установить благозвучие для ушей, исходя из того, что это язык живой. Он вовсе не требовал отменить подражание латинским учителям. Напротив, именно Малерб ищет путь, который позволил бы совместить революционные начинания Плеяды, умение пользоваться наработанными на латыни приемами (как желаемое, он прибавляет еще «ясность» и «точность», унаследованные от цицероновской прозы, еще изящество, которое есть в стихах Вергилия) и освобождение от мертвой латыни, благодаря живой красиво звучащей речи. Нововведения Малерба очень быстро распространились во всех слоях правящего класса (от маленькой группки образованных и судейских, откуда вышел сам Малерб, до придворной знати) и позволили французскому языку и поэзии продолжать усвоение чужого и накопление своего литературного багажа, начатое Плеядой, избежав при этом омертвения (как это произошло в Италии), к которому приводит рабское подражание античным образцам.
Призыв к норме, к «естественности» (в противоположность «архаизму» прециозной школы), обращение к устной практике языка, который мог бы застыть в письменных формах, стало вторым катализатором, позволившим Франции накапливать свой особый лингвистический и литературный фонд. Известная отсылка к «портовым крючникам» как носителям языка — драгоценное свидетельство желания Малерба покончить с инерцией подражания ученым образцам. Забота об устном языке, далеком от неподвижных образцов античности и Возрождения, позволила революционизировать всю литературу Франции, дав возможность поэтам, несмотря на нормативность французской лексики и грамматики, свободу заниматься нововведениями.
