Мировая республика литературы - [26]

Удивительно, что примерно такая же стратегия возникала и в других литературных пространствах, находившихся в подавленном состоянии, несмотря на другие времена и совершенно иное окружение. В Бразилии в 20‑е годы XX века модернисты пытались выработать литературную норму и грамматику «бразильского языка» тоже при помощи создания «устной прозы», отметая как устаревшее прошлое «язык Камоэнса», то есть устоявшиеся нормы португальского языка, который был сочтен языком мертвым. В Америке в конце XIX века Марк Твен создает американский роман, вводя в письменную прозу устный народный язык, утверждая тем самым свой отказ от нормы английского литературного языка. Обращение к практике устного языка, а значит, к постоянным языковым изменениям и переменам, позволяет постоянно накапливать все новые и новые литературные средства, формировать все новые литературные подходы. Благодаря тому, что устный язык находится в постоянном движении, литературе удается избежать застывания в омертвевших формах.

Работу, начатую Малербом, продолжает Вожла, публикуя в 1647 году свои «Заметки о французском языке». Он создает своеобразный учебник «языковых хороших манер»[106], дает советы, определяя «правильное употребление» разговорного языка, исходя из «светского» искусства беседы и литературной практики «лучших авторов». «Вот как можно определить “правильное употребление”, — пишет он, — это манера говорить самой лучшей части двора, которая соответствует манере писать самых лучших современных авторов. Когда я говорю «двор», я имею в виду и женщин, и мужчин, и многих жителей города, в котором живет Принц, — все они, благодаря своему общению с придворными, разделяют их любезность»[107]. «Правильное употребление» носит социальный характер, его определяет разговор придворных и литературная практика лучших «авторов». Значение, придаваемое искусству беседы светских людей, которые становятся судьями и законодателями «правильного» употребления устного языка и образцами для хорошего письменного, — явный знак специфики французского литературного капитала, который продолжает находиться в стадии накопления. Усиленное внимание к особенностям живого языка, языка, в первую очередь, устного, для которого будут вырабатывать нормы, позволит вводить новшества даже тогда, когда установится литературный язык и литературные жанры. Подчинение во Франции письменного языка устному даст возможность литературной норме, зачастую малоподвижной, связанной с античными образцами, меняться гораздо быстрее, чем, например, в Италии, где язык застыл в архаических письменных формах, откуда черпались модели для устного языка.

Культ языка

Мы видим, что начиная с конца XVI века, когда король со своим двором практически перебирается в Париж, и затем на протяжении XVII века, когда происходит централизация королевской власти, достигнув апогея в царствование Людовика XIV, Париж сосредотачивает в себе всю интеллектуальную жизнь. Главенствующему положению Парижа способствует возрастающее влияние двора и возрастание влияния салонов. Именно в салонах встречались те, из кого состоял литературный мир: эрудиты, ученые, поэты, светские люди, светские дамы — им принадлежала главная роль в распространении нового образа жизни, новой манеры говорить. Благодаря салонам проблемы языка распространялись и становились достоянием всего правящего класса. Правильное употребление языка, умение говорить и искусно писать на нем обсуждалось не в учебных заведениях, не в кабинетах ученых, оно сделалось частью жизни, необходимым искусством общения. «Французский язык короля и Парижа в виде беседы образованных людей становится живым языком. С одной стороны, горделивым, благодаря своему своеобразию, подлинности, необычности, с другой, старательно впитывающим все те стилевые особенности, какими филологи — гуманисты дорожили в цицероновской прозе»[108].

Напряженный процесс формирования нормативного языка во Франции на протяжении всего XVII века часто приписывали «эстетической чувствительности» грамматистов: XVI век оставил в качестве наследства лингвистический хаос, и грамматисты были вынуждены восстанавливать порядок, симметрию и гармонию[109]. Вартбург объясняет работу грамматистов политическими причинами: Франции нужен был единый и общий язык для того, чтобы обеспечить социум общением после анархии и неупорядоченности предыдущих веков. Он считал, что правящий класс в данном случае сплотился для того, чтобы защищать общие интересы[110]. Но можно представить себе этот процесс и по — другому: из общения и споров между грамматистами и «светом», чиновниками, юристами и писателями складывалась норма французского языка, его «правильное употребление», теоретическое осмысление его основ, законы поэтики, происходило усвоение уроков наиболее авторитетных авторов, по стилистическим образцам которых исправлялся язык. Соперничество «ученых» и «светских», писателей, грамматистов и придворных сделало язык значимой социальной проблемой, чего до той поры никогда еще не было. Впервые в Европе язык стал главной целью общества[111]. Фердинанд Брюно дал великолепное определение специфики французского языка и литературы, он писал: «Господство грамматики во Франции было самым длительным и самым тираническим по сравнению с другими странами»