Мировая республика литературы - [19]
История литературы, которую предлагаем мы, не связана с хронологией и сопоставлением произведений, она представляет собой череду революций и освобождений, с помощью которых писатели, сохраняя неразрывную связь с языком, добиваются для литературы независимого существования, вне идеологических нагрузок. Это история возникновения, накапливания и распределения (неравномерного) европейского литературного богатства, а затем распространения его и превращения в предмет упования и соперничества. Наша история начинается тогда, когда происходит, — воспользуемся самой прозаической формулировкой, — накопление первичного литературного капитала. Она начинается с публикации «Защиты и прославления французского языка» дю Белле.
Я понимаю, что начать историю мировой литературы, или, вернее, историю Мировой Литературной Республики с события, имеющего значение в первую очередь для французской культуры, значит заслужить упрек в произволе или даже в галлоцентризме. Историки ищут обычно истоки в наиболее древних пластах, так почему бы не считать таким началом событие более раннее: появление «Согласия двух языков» (1513) Жана Лемера де Бельжа? Или почему бы не опереться на другую литературную традицию, например, итальянскую, и сделать точкой отсчета трактат Данте «О народном красноречии», как это сделали Джойс и Беккет в 1929 году, стремясь освятить и узаконить совершенно новый подход к литературе, осуществленный в «Поминках по Финнегану[77]»?
Но на деле именно произведение дю Белле и было тем учреждающим актом, который имел как национальное, так и интернациональное значение, поскольку именно в нем было впервые сказано, что национальная литература формируется как зависимая от другой нации, а значит, и от другого языка, — в данном конкретном случае латыни, господствующей в тот момент и, казалось, непререкаемо. Эта модель будет постоянно повторяться на протяжении всей истории Мировой Литературной Республики, о чем мы еще будем говорить ниже. Утверждение, что Париж — столица Литературной Республики, также не является проявлением галлоцентризма. В результате тщательного исторического анализа нам удалось установить, каким образом в Париже возникла исключительная концентрация литературных средств, вследствие чего он и стал признанным центром литературного мира.
До сих пор история литературы, о которой мы говорим, оставалась в тени, и для того чтобы извлечь ее на свет, нам пришлось обратиться к произведениям уже множество раз прокомментированным и изученным. Дело в том, что и дю Белле, и Малерб, и Ривароль, и Гердер изучались традиционными методами, каждый сам по себе, вне связей, которые их объединяют. Хотя и сейчас есть ученые, которые изучают международные связи литературной Европы, например, Марк Фумароли основательно изучил взаимоотношения (или взаимозависимость?) Италии и Франции в XVI и XVII веках. Взаимозависимость продолжается, на мировой арене появляются все новые литературы, новые литературные нации, новые писатели, и все они повторяют описанный дю Белле процесс отделения более слабой культуры от более мощной культурной нации и более литературно богатого языка.
Исходя из вышесказанного, становится понятным, что мы собираемся изложить историю литературы по — новому, несмотря на трудности и риск ошибиться, неизбежный при историческом описании «долгого времени», по выражению Броделя. Излагаемая история будет отчасти известной, отчасти неизвестной, главное внимание в ней будет уделено процессам и механизмам, обычно не замечаемым из — за привычной, но мнимой очевидности академической истории. Для того чтобы построить новую историю, нам придется выйти за традиционные для изучения литературы рамки языка и идеологии и разрушить границы между дисциплинами.
Можно отметить три важных этапа в формировании мирового литературного пространства. Зарождением его можно считать появление во Франции Плеяды и ее литературного манифеста «Защита и прославление французского языка», написанного дю Белле и впервые изданного в 1549 году. Бенедикт Андерсон называет это время — XV–XVI века, — «эпохой, когда местные наречия[78] совершали перевороты». На протяжении этого времени латынь, единственный язык образованных людей, уступает место местным языкам, которые становятся средством интеллектуального общения и на которых начинает создаваться литература, готовая соперничать с античной.
Второй этап, раздвинувший литературную державу, приходится на «лексикографическую (или филологическую) революцию», которую Бенедикт Андерсон описывает следующим образом: с конца XVIII века и на протяжении всего XIX в Европе появляются новые нации и создаются (или воссоздаются по терминологии Эрика Хобсбапа
