Мировая республика литературы - [16]

Более автономна по сравнению с жизнью национальных литератур, на которые могут влиять как политические, так и национальные интересы, межнациональная литературная жизнь. По мере того как литературное пространство внутри каждой страны обретает независимость, все свободнее становится и межнациональное литературное пространство. Политические требования перестают воздействовать на литературу, и она начинает жить по своим особым законам.

Приведем пример, на первый взгляд, может быть, не самый благоприятный для высказанной гипотезы: немецкое литературное возрождение в конце XVIII века было частично связано с решением национальных задач, по сути дела, это было формирование в литературной форме определенной национальной политики. Возникновение идеи о необходимости формирования национальной литературы в Германии объясняется в первую очередь противостоянием Франции, чья культура занимала господствующее положение в Европе. Исаак Берлин показал, что специфика немецкого национализма коренится в чувстве униженности: «Французы господствовали в западном мире в культурном, политическом и военном отношении. Немцы, побежденные и униженные, […] страстно стремились возвыситься, отвергая всеми силами свою мнимую неполноценность. Они сравнивали свою глубокую духовную жизнь, свое искреннее смирение, бескорыстное стремление к истинным ценностям, простым, благородным, возвышенным, с ценностями французов, богатых, светских, сытых, вежливых, бессердечных и безнравственных. Неприятие французов достигло своего пика в борьбе с Наполеоном. Отсталое, эксплуатируемое, а точнее, находящееся под покровительством общество чувствовало себя оскорбленным и пыталось компенсировать низкий социальный статус, вспоминая реальные или воображаемые триумфы прошлого и упиваясь собственной культурой»[74]. Удивительный расцвет немецкой национальной культуры во второй половине XVIII века помогал решению чисто политической задачи: утверждению единства политически разобщенного немецкого народа. Но решая политические и национальные проблемы, немецкие поэты и мыслители поднялись на такой уровень поэтического и философского новаторства, породили столько революционных идей, потрясших культурную жизнь всей Европы и Франции в том числе, что очень скоро немецкая литература обрела удивительную независимость и ощутила свою самоценность и могущество. Романтизм был и не был национальным. Вернее, он облекся в национальную форму для того, чтобы изнутри освободиться от любого национального диктата. Противостояние двух структур — Германии и Франции — обрело эвфемическую форму, породив чисто интеллектуальные построения, и многое в этих формах может быть понятным, только если изучать историю двух литературных пространств.

Примерно таким же образом, хотя и в другое время, латиноамериканские писатели завоевали право на существование и всемирное признание своих национальных литератур (шире, латино — американской литературы в целом), придав им такой вес в мире литературы, какого не имеют их страны на политической арене. Относительная независимость литературного творчества наступает тогда, когда накоплен литературный багаж (произведения, признание во всем мире тех или иных писателей «великими» и т. д.), что позволяет писателям избежать влияния политико — национальных задач и проблем. Именно поэтому, как напоминает нам Валери Ларбо, интеллектуально — литературная карта не совпадает с политической. Литературная история (точно так же, как география) не может быть сведена к политической истории. Вместе с тем литература всегда зависима от политики, особенно в тех странах, где литературный багаж недостаточен.

Мы увидим, что и мировое литературное пространство формируется благодаря двум разнонаправленным движениям между двумя антагонистическими полюсами. С одной стороны, это пространство постоянно расширяется в силу того, что на политической карте мира появляются все новые и новые страны, добившиеся национальной независимости. С другой стороны, оно все дальше отстраняется от сферы политики (и национальных проблем), стремясь обрести полную самостоятельность.

Изначально присущая литературе зависимость от «национального» закладывает принцип неравенства, формирующий структуру литературного мира. Поскольку национальные истории (политические, экономические, военные, дипломатические, географические…) не только отличаются друг от друга, но и не равны между собой (а значит, способны соперничать), не равны между собой и литературные багажи, всегда носящие на себе отпечаток своей национальной истории. Нет равенства и ъ распределении литературного багажа по разным странам. Результат этого неравенства ощущают все писатели, печать его несут на себе все литературы. Литературное творчество, традиции, формы, эстетика, существующие в той или иной литературе, обретают свой истинный смысл только тогда, когда данная литература занимает определенное положение в мировой структуре. Можно сказать, что иерархия литературного мира формирует литературу. Эта необычная иерархия объединяет писателей зачастую только тем, что вынуждает их соперничать друг с другом (хотя соперничество всегда отрицается). И благодаря этому творческому соперничеству, противостоянию критиков, противостоянию различных литературных форм продолжает существовать иерархия. Единство литературного мира состоит в том, что новые игроки, выходя на арену, готовы бороться за ту же самую цель. Литературная столица — цель их борьбы и одновременно ее средство. Каждый новый «игрок» вносит в игру свой национальный литературный багаж (единственно законное орудие борьбы на этом поле битвы), вклад в формирование интернационального пространства, расширяя возможности соперничества и конкуренции. Вера в литературу формирует литературные пространства, помогает функционированию незримых иерархий, благодаря и вопреки которым эти пространства существуют.