Мировая республика литературы - [15]

Особого рода защита (имеется в виду литературная) народных языков крупными деятелями культуры в эпоху Возрождения[68] с самого начала принимает вид соперничества между этими «новыми» (новыми на литературном рынке) языками. Авторы еще не отделяют литературных мотивов от политических. Примером тому «Защита и прославление французского языка» дю Белле. Литературное соперничество, возникшее в интеллектуальном мире в эпоху Возрождения, пока еще ищет для себя обоснований в политической борьбе и в XIX веке, когда распространится понятие «нация», и именно национальные институты станут основой для формирования литературного пространства. Что же касается общемирового литературного пространства, то и оно будет формироваться с помощью межнационального соперничества, одновременно и политического, и литературного.

Как только мир литературы, расширившись, станет более или менее единым пространством, литературное наследие нации, сложившееся вовсе не в замкнутом национальном отсеке, осененном лишь ему присущим, особым «духом», будет тем средством, которое позволит новым претендентам стать соперниками и выйти на литературную арену.

Стремясь стать победителями в литературной борьбе, крупные литературные державы стараются распространить как можно шире сложившиеся в их культурной среде понятия и литературные средства, которые по большей части возникли тоже как результат соперничества или сравнения. Зачастую определяющие особенности той или иной культуры, примером этому Англия и Германия, соперничающие с Францией, становятся очевидными и значимыми лишь при сопоставлении с какой — либо иной господствующей культурой. Литературные произведения никогда не бывают продуктом национальной среды, их формирует соперничество культур (всегда отрицаемое) и литературная борьба, всегда межнациональная.

Утверждение, что литературный капитал национален, что он зависим от государства и нации, позволяет объединить экономику, присущую именно литературному миру, с литературной геополитикой. На самом деле, никакая «национальность» не существует сама по себе и сама в себе. Нет ничего более интернационального, чем национальное государство: оно существует только в связях с другими государствами и зачастую противостоя им. Иными словами, невозможно описать ни одно государство, — будь оно «расчлененное», по терминологии Шарля Тийи, то есть в стадии формирования, или «сложившееся»[69] (национальное, после 1750 года), то есть собственно государство в нашем понимании, — как некий независимый феномен, автономный, отдельно существующий. Напротив, каждое государство формируется благодаря своим связям, иначе говоря, своему соперничеству и плодотворной конкуренции с другими государствами. Государство — это бытование связей, нация — это меж — национальность.

Надо сказать, что создание или воссоздание национального единства и политическое самоопределение наций, осуществлявшееся на протяжении XIX века, также не было результатом независимых друг от друга, особых и уникальных исторических процессов, происходивших в каждой отдельной стране. Только национальное мифологическое мышление пыталось представить (для наиболее древних наций задним числом) автаркическую уникальность тех явлений, которые на самом деле происходили благодаря тесной взаимосвязи множества стран. Михаэль Жейсман[70] сумел показать, что франко — немецкий антагонизм, подлинный «диалог врагов», способствовал формированию национального сознания в обеих странах. Следуя его теории, нация создается в связи и в противостоянии «естественно сложившемуся» врагу. И точно так же Линда Колли в своей книге[71] показывает, что английская нация сложилась как противостояние Франции.

Для возникновения национального чувства недостаточно одной страны, их непременно должно быть хотя бы две в состоянии вражды и соперничества. Однако мировая национальная борьба позволяет увидеть, что поле соперничества и конкуренции очень широко. Задействованы в этой борьбе самые разные капиталы и преследуются самые разные цели: страны борются за литературное пространство, политическое, экономическое… Наличие мирового политического пространства тоже результат соперничества и борьбы, в том числе и исторически сложившегося враждебного противостояния народностей, какое существует, например, между сербами и хорватами. Данило Киш описывает его в «Уроке анатомии»[72] как самое простое и самое древнее из противостояний[73].

Деполитизация

Однако мало — помалу литература отдаляется от политических и национальных институтов, становлению и развитию которых она способствовала. Накопление чисто литературного капитала, включающего в себя формальные средства («приемы», по выражению русских формалистов), литературные формы и эстетические подходы, наряду с обретением собственной истории (более или менее отличной от национальной истории и не выводимой из нее) позволяет литературному пространству становиться все более автономным и независимым и подчиняться собственным законам, оставаясь в рамках политически оформленных стран. Как только литература становится независимой от политики, она переходит на самоуправление. Писатели в этом случае — по крайней мере часть из них, — получают возможность коллективно или индивидуально сопротивляться национальным или политическим посягательствам на литературу. Пример такого сопротивления «Я обвиняю» Золя.