Мировая республика литературы - [13]

Столица литературы непременно является также и воплощением свободы, «богемная жизнь» — реализация этой свободы. Терпимое отношение к особенностям жизни художников — одна из частых тем при описании «париж — ской жизни». Артур Кестлер, бежавший в 1935 году из нацистской Германии через Париж в Цюрих, пишет в своей автобиографии: «Мы поняли, что быть бедными в Цюрихе куда тягостнее, чем в Париже. Хотя Цюрих самый крупный город Швейцарии, он необыкновенно провинциален как своим пристрастием к изобилию, так и своими добродетелями. На Монпарнасе можно было относиться к бедности как к своеобразной потехе, богемной экстравагантности, но в Цюрихе нет Монпарнаса, нет дешевых бистро, а самое главное, подобного чувства юмора. В этом чистом, упорядоченном филистерском городе бедность воспринимается только как деградация. И если в Цюрихе мы уже не голодали, то бедны были до крайности»[53]. Сравнение с жизнью в Цюрихе позволяет понять, чем привлекает Париж художников всего мира: населенность и необыкновенное совмещение всех свобод — политической, сексуальной и эстетической дает возможность художнику жить естественной для него жизнью, воспринимая бедность как выбранный по своему вкусу стиль.

Достаточно рано в Париж из разных стран стали стекаться борцы за политические свободы, и зачастую эти же люди способствовали развитию своих национальных литератур и искусства. Париж становится политической столицей поляков после «великой эмиграции» 1830 года, а в 1915 году столицей чешских националистов. В Париже издаются газеты и журналы, занятые проблемами национальной независимости, такие, как, например, «El Americano», «La Estrella del Chile», в 1872 ратовавшая за испано — американский национализм; «La Republica cubana», орган республиканского правительства Кубы, основанного в 1896 году и обосновавшегося в Париже. Чехословацкая колония издает в 1914 году националистическую газету «Na Zdar», а в 1915 году «L’Indépendance tchécoslovaque», официальный чешский орган. Американский критик 50‑х годов Гарольд Розенберг писал, что «именно потому что искусство в Париже вненационально, национальное искусство каждой нации утверждает себя в Париже». И затем в духе Гертруды Стайн перечисляет все то, за что американцы в долгу перед Парижем: «В Париже язык Америки обрел должную меру поэзии и красноречия. В Париже нашлись критики, которые сумели понять и оценить искусство и народную американскую музыку, кинематографическую технику Гриффита, украшения интерьеров Новой Англии, проекты первых американских машин, живопись песком индейцев навахо, изображение задних дворов Чикаго и Истсайда»[54]. О том, что «вненациональность» Парижа способствует национальному определению, пишут и историки Латинской Америки: интеллектуалы стран Латинской Америки, оказавшись в Париже, и — шире — в Европе, внезапно ощущали свою национальную принадлежность. Бразильский поэт О. ди Андради «с высоты своей мансарды на площади Клиши, этого пупа земли, с восхищением открыл свою собственную страну», — пишет Паоло Прадо в 1924[55]. Перуанский поэт Сезар Вальехо восклицает: «Я уехал в Европу и научился открывать Перу![56]».

В Париже Адам Мицкевич (1798–1855) написал своего «Пана Тадеуша», который считается теперь польским национальным эпосом. Йокаи (1825–1904), венгерский писатель, один из самых читаемых у себя на родине вплоть до 60‑х годов XX века, писал в своих мемуарах: «Мы все были французами, мы читали только Ламартина, Мишле, Луи Блана, Сю, Виктора Гюго и Беранже. И если английский или немецкий поэт заслуживал в наших глазах снисхождения, то это были Шелли или Гейне, отторгнутые своими соплеменниками, писавшие по — английски или по — немецки, но французы в душе»[57]. Американский поэт Уильям Карлос Уильямс называет Париж «Меккой художников», японский поэт и писатель Кафу Наган (1879–1959) простерся перед могилой Мопассана, приехав в Париж в 1907 году. «Манифест футуристов», подписанный Маринетти, был опубликован в «Фигаро» 20 февраля 1909 года, и потом уже был переведен на итальянский и опубликован в миланском журнале «Поэзия». Мануэль де Фалья, приезжавший в Париж между 1907 и 1914 годами, пишет в одном из своих писем: «Все, что касается моего ремесла, моя родина — Париж»[58]. Париж — «черный Вавилон» для первых африканских и антильских интеллектуалов, которые приезжают во французскую столицу в 20‑х годах»[59].

Вера в авторитет Парижа так велика, что в разных частях света писатели начинают писать по — французски: бразилец Жоаким Набуку (1849–1910) в 1910 году написал александрийским стихом по — французски пьесу «Выбор» о чувствах эльзасца после войны 1870; Вентура Гарсиа Кальдерон, Каштру Алвес (бразильский поэт, боровшийся за отмену рабства), Сезар Моро, Альфредо Ганготена (эквадорский поэт, друг Мишо, долго живший в Париже) и другие. Бразильский романист Машаду ди Асис назвал французов «самым демократическим народом в мире», сам переводил с французского, познакомив бразильцев с творчеством Ламартина и Александра Дюма.

Восхищение Парижем в Латинской Америке достигло своего апогея в конце XIX века. Дарио пишет: «Я так мечтал о Париже с самого своего детства, что молился и просил Бога, чтобы не дал мне умереть, не увидав Парижа. Париж казался мне раем, где вдыхают эссенцию счастья»