Мировая республика литературы - [146]
К тому времени, как романы Фолкнера доходят до Хуана Бенета (Испания, пятидесятые годы), они успевают проделать долгое путешествие во времени и в пространстве. Двадцать лет у них заняло путешествие от Миссисипи до Мадрида, в котором не было ничего случайного: на пути у них лежал Париж. Бенет читал Фолкнера во французском переводе, как он говорит, не из особой любви к этой стране и этому языку, а потому, что в то время именно французский язык мог гарантировать доступ к мировой литературе. И он открывает для себя новый американский роман не только из особой личной склонности, но и потому, что Фолкнер уже был к тому времени избран и признан высшими институтами французской критики как великий писатель, один из основателей современного романа. Но эффект откровения, который производят на него именно произведения Фолкнера, а не какого — либо другого писателя, связан, несомненно, с глубоким и разительным сходством между их двумя странами, на первый взгляд столь различными, между южными американскими штатами глазами Фолкнера и испанским Леоном глазами Бенета. Когда Бенет рассказывает о начале своей карьеры инженера и писателя, он объясняет: «Я находился в регионе, который очень плохо знал: на северо — западе Испании, в южной части гор Кантабрии, в Леоне. В то время это был очень отсталый регион, очень мало населенный, ничего там не было, ни дорог, ни электричества, приходилось делать все сразу. Я много ездил по самым бедным и самым отсталым регионам Испании»[646]. Валери Ларбо почти в тех же выражениях описывает американ — ский пейзаж Фолкнера в предисловии к «На смертном одре»: «Читатель будет поражен чисто земледельческим образом жизни этих огромных сел, отсутствием больших городов, плохим качеством дорог и служб сообщения и малочисленностью фермеров, чья жизнь кажется намного тяжелее, чем у большинства крестьян, фермеров и арендаторов Центральной или Западной Европы»[647].
Мы видим, что расхожего понятия «влияния», слишком упрощенного и слишком широкого, недостаточно, чтобы объяснить сходство между Бенетом и Фолкнером. И сам Бенет, в отличие от большинства писателей, испытавших на себе чье — либо влияние, не отрицает его, чтобы подчеркнуть собственную оригинальность. Он всегда говорил о своем родстве с Фолкнером, о преклонении перед ним, и отмечал возможность параллелизма[648]. О своем долге перед ним он говорил, чтобы лучше объяснить природу своих «заимствований»: он указывает на общие места в описаниях (сходные не только эстетически, но и функционально). Сходство их двух миров предполагает воспроизведение некоторых стилистических и структурных элементов и исключает простую имитацию литературных приемов. Как мы замечаем, действие всех романов Бенета развивается в регионе под названием Регион. Подобным образом Фолкнер размещает действие своих книг в Йокнапатофе. Оба воображаемых региона писатели, кстати, снабдили точными географическими картами, Фолкнер — в антологии Мэлкома Ковли «The Portable Faulkner (Карман — ный Фолкнер)», а Бенет — в «Herumbrosas Lanzas» (опубликовано в 1983 г.). Заметим также общую для этих авторов сложность повествования, нелинейное время, нарушения хронологии и т. п. Морис — Эдгар Куандрё считает, что в произведениях американского романиста речь идет не только и не столько о Соединенных Штатах. В предисловии к «Диким пальмам» он настаивает на том, что «настоящая область Фолкнера — это область вечных мифов, в особенности тех, которые известны из Библии…»[649], а ниже он говорит: «Уильям Фолкнер, великий дикарь, служитель древних мифов…»[650] Бенет тоже обращается к мифу, но в совсем другом культурном контексте. Во всех своих романах он смешивает народные мифы и верования, суеверия и обычаи предков, как будто для этнологического исследования. Он использует античные мифы, иногда с неточностями или в качестве аллюзий, он облагораживает и обобщает категории мышления крестьян, затерянных в горах Кантабрии: в начале романа «Ты вернешься в Регион» эти угрожающие горы и лабиринты, которые охраняет призрачный и вездесущий страж, заставляют вспомнить все извивы ада или Аида. Эти странные птицы, «выродившиеся хищники», которые кидаются на людей, вонзая «свой страшный и корявый клюв им в спину», напоминают стражей какого — нибудь из кругов ада. Этими верованиями, легендами и страхами, которые он постоянно использует в своих произведениях, Бенет подкрепляет свои рассуждения о древности и отсталости своей страны, постоянно воюющей за архаические ценности: «А вот здесь, во рву, […] умирал […] человек, который, собрав целую армию, пытался, под предлогом какой — то старой вражды, покорить эту неприступную гору и таким образом раскрыть тайную причину своей отсталости»[651]. В этом возврате к архаическому магическому мышлению нет никакой идеализации крестьянского мира, который автор считает хранилищем национальной культуры в самом чистом виде. Напротив, его интерес к народному мышлению объясняется желанием выяснить исторические и политические причины отсталости и застоя Испании. Подобные же цели преследовал в своей работе Фолкнер — та свобода, которую Бенет нашел в его произведениях, помогла ему четко обозначить проблемы, типичные для Испании.
