Мировая республика литературы - [145]
Роман «Call it Sleep[642]» («Называйте это сном»), который он напишет в 1934 г., открыв для себя Джойса, не принес ему успеха: зазор между американским литературным пространством (в то время считавшимся периферией), в котором находился автор, и теми центрами, с позиции которых оценивали литературную современность, был слишком велик. Этот роман был открыт и признан тридцать лет спустя. Он был издан крупным тиражом, было продано более миллиона экземпляров.
Революция по Фолкнеру: Бенет, Буджедра, Ясин, Варгас Льоса, Шамуазо…
Наряду с Джойсом, Фолкнер, несомненно, совершил один из величайших переворотов в литературном мире, — по масштабу изменений в структуре романа этот переворот сопоставим разве что с натуралистической революцией. Но в то время как в литературных центрах (прежде всего в Париже), технические нововведения американского романиста были поняты и признаны лишь как интересные формальные опыты, на периферии литературного пространства они, напротив, были использованы в качестве модели раскрепощения. Фолкнер, как никто другой, стал «библией» писателей — выходцев из зависимых литературных пространств, стремившихся освободиться от навязываемых им национальных норм: ему первому удалось найти выход из идеологического, эстетического и литературного тупика.
Еще в большей степени, чем Джойс, Фолкнер, признанный как один из величайших литературных революционеров, был такой фигурой, с которой писателям с периферии было удобно себя идентифицировать. Он стал для них прекрасной «машиной для ускорения времени», поскольку избавил их от проклятия «отставания» и помог найти приемлемую форму для описания самых низких и маргинальных явлений в мире.
Если американский романист сумел объединить своим творчеством такие разные литературные предприятия, если он уже более сорока лет высоко ценится писателями самых разных литературных направлений, то это, несомненно, потому, что ему удается сочетать в своих произведениях несочетаемые явления. Представитель самой могущественной в мире нации, признанный в Париже, Фолкнер во всех своих романах (во всяком случае, первого периода) говорит о людях, местностях, ментальностях, характерных для Юга: это сельский мир, с архаическим сознанием, который весь укладывается в рамки своей семьи или своей деревни. В своем знаменитом предисловии к «На смертном одре» Валери Ларбо говорит о подобном прочтении Фолкнера, чтобы тут же его опровергнуть: «Вот роман о сельских нравах, который явился к нам в хорошем переводе из штата Миссисипи […]. Книга “На смертном одре” представляет, несомненно, больший интерес и обладает, по моему мнению, большими эстетическими достоинствами, чем подавляющее большинство книг с этикеткой «сельский роман»[643], среди которых, для удобства покупателей, продавцам придется ее разместить.
Таким образом, Фолкнер вводит в литературную современность этот примитивный крестьянский мир, с его семейным укладом, носящий на себе печать библейской мифологии, полную противоположность урбанистической современности. Благодаря Фолкнеру этот мир выходит в авангард, и в этом заключается одно из самых смелых литературных преобразований века. Своим смелым проектом Фолкнер разрешает противоречия, с которыми сталкивались писатели из обездоленных стран: он игнорирует искусственно навязанные литературные иерархии, бывшие проклятием писателей, и дает возможность сократить литературное отставание. Первым это понял испанский писатель Хуан Бенет, но вслед за ним и другие «южные» писатели, «южные» в широком смысле слова: с Антильских островов и из Португалии, Южной Америки и Африки — признали его, как автора, давшего им возможность войти в литературную современность, не отвергая при этом собственное культурное достояние. Все, что сближает их с Фолкнером, несмотря на языковые, культурные и исторические различия, позволяет им считать себя его законными наследниками. Мы видим, таким образом, что Джойс и Фолкнер достигли признания одними и теми же заслугами. Их творчество, поскольку в нем предлагается решение проблем обездоленных писателей, может быть оценено по достоинству прежде всего теми, кто находится в аналогичном положении. Но если Джойса признают, как правило, писатели, вышедшие из городской среды, зачастую лишенные культурных корней, то Фолкнера ценят прежде всего писатели из сельской местности, где преобладает культурный архаизм.
Фолкнер в испанском Леоне
«Уильям Фолкнер был смыслом моей писательской жизни; его влияние на мою жизнь было особенно сильным»[644]. Этот долг перед Фолкнером, о своем литературном родстве с которым прямо заявляет Хуан Бенет, его преклонение перед американским писателем, признанным мастером и учителем, может служить прекрасной иллюстрацией сложности и запутанности литературных связей. В этом избирательном сходстве, которое принято называть «влиянием», нет ничего удивительного
