Мировая республика литературы - [138]

Поскольку в своей работе Беккет исходил из джойсовского понимания литературной самостоятельности, он ищет возможности следовать принципам своего предшественника, но иным путем. Он стремится воспользоваться сразу всеми оставленными ему в наследство ресурсами ирландской литературы, в том числе нововведениями Джойса, чтобы создать свою собственную литературную позицию, ещё более независимую. Прежде всего, ему пришлось выйти за рамки альтернативы «реализм или символизм», навязанной внутренними литературными войнами. Затем ему нужно было избавиться от того, что в письме Акселю Кауну 1937 года, говоря о Джойсе, он назвал «апофеозом слова»[608], т. е. от веры в могущество слов. Наконец, он должен был найти для себя место в новой литературной генеалогии, вне влияния Джойса, и найти для своего творчества новую форму. Самостоятельность по Беккету, абсолютная и безоговорочная, формальная и стилистическая свобода его творчества, — это еще один парадокс истории ирландской литературы, это момент революционный, который можно оценить, лишь проследив все этапы становления ирландской литературы.

Генезис и структура одного литературного пространства

В противовес распространенным концепциям, по которым все литературные явления уникальны и не сводимы ни к чему, кроме самих себя, ирландский случай — это парадигма, в которой представлен в чистом виде и практически полностью весь спектр литературных выходов из подчиненного положения.

Пример Ирландии, который мы представили и проанализировали здесь, чтобы показать, что составленная нами модель не является a priori теоретическим построением из абстрактных элементов, но описывает процесс формирования отдельно взятой реальной литературы, важен для нас еще по нескольким причинам. Он показывает, прежде всего, что каждый литературный проект, сам по себе и как таковой, может быть понят лишь в сопоставлении с другими близкими ему или конкурирующими с ним проектами внутри одного и того же литературного пространства. Даже самые формалистские решения не следует рассматривать как самодостаточные. Кроме того, ирландский пример позволяет объяснить, как и почему, в любой момент его формирования, ирландское литературное поле можно начинать описывать с любой из сосуществующих на нем соперничающих позиций. Наконец, на этом примере видно, что каждое новое направление может способствовать становлению и унификации того литературного пространства, в котором оно зарождается[609].

Важно заметить, что как бы обрывочны ни были описания направлений, открытых «обездоленными» писателями, все эти оригинальные решения обретают полный смысл, лишь если рассматривать их внутри истории всего литературного пространства, которая, в свою очередь, должна быть вписана в мировую хронологию. Так, история взаимоотношений между Беккетом и Джойсом, если сводить ее к проблематике абсолютной оригинальности и самостоятельности и рассматривать вне контекста реальных литературных убеждений и пристрастий, представится нам образцом творческой независимости ученика[610]. Однако если в зрелом творчестве Беккета (начиная с 50‑х годов) влияние Джойса отсутствует, то оно, тем не менее, остается определяющим для его жизненной позиции и его эстетического выбора: в этом Беккет — последователь Джойса, пусть парадоксальный, никогда не называвшийся таковым.

Мы знаем, что теоретики постколониализма предлагают ввести Ирландию в их глобальную модель и переместить ее, по выражению Эдуарда Саида, в «постколониальный мир». Для этого нового направления в литературоведении (противоположного «чистому литературоведению») литература будет одним из основных оправданий колониализма и культурного давления. Чтобы дистанцироваться от традиционного взгляда на вещи при помощи «Новой критики» и деконструктивистской критики, Эдуард Саид ищет новое определение литературы и литературного факта[611], исходя из описаний политического бессознательного, которое будет использовано, например, во французском и английском романе XIX — начала XX века. Саид говорит о «контрапунктном чтении», которое принципиально меняет позицию читателя по отношению к роману (будь то роман Флобера, Джейн Остин, Диккенса, Теккерея или Камю). С тех пор как (благодаря такому прочтению) обнаружено постоянное, но никогда не замечавшееся, присутствие в литературной (а не только политической) истории колониальной Империи и колонизованных пространств, уже нельзя считать, что литература отделена от происходящих в мире политических событий. Присутствие колониализма, поскольку оно подтверждает реальность культурной зависимости, тем самым выявляет отрицавшуюся ранее значимость политики для литературы. Большая заслуга Саида в том, что он перевел прения в международную плоскость, имея в виду, что то, что он назвал «историческим опытом» Империи, верно для всех, как для колонизаторов, так и для колонизованных. Он отказался от лингвистических и национальных разграничений в качестве единственного критерия различия при историко — литературном анализе — этот критерий следовало пересмотреть, учитывая опыт колоний, а позднее — империй.