Мировая республика литературы - [137]
История ирландской литературы не кончается Джойсом. Добиваясь права на экстерриториальность, он лишь придал ирландскому литературному пространству его современную форму. Он открыл для ирландской литературы Париж, предоставив, таким образом, выход из положения тем, кто отказывался от колониальной альтернативы: замкнуться в Дублине или стать «предателем» в Лондоне. В результате деятельности Джойса ирландское литературное пространство приняло форму треугольника, образованного тремя столицами, Лондоном, Дублином и Парижем, скорее по эстетическому, чем по географическому принципу. И сформировалось это пространство в течение каких — нибудь тридцати — сорока лет. Йитс учредил в Дублине первый оплот ирландской национальной литературы. Шоу занял в Лондоне каноническую позицию ирландца, подчинившегося английским требованиям. Джойс отказался от подобной альтернативы и сумел сочетать противоречивые позиции, превратив Париж в новую цитадель ирландцев, отказываясь подчиняться как требованиям национальной поэзии, так и нормам английской литературы.
На облике ирландской литературы отразились все этапы ее становления с 1890 по 1930 годы. Таким образом, у каждого начинающего автора есть целый спектр возможностей, позиций и эстетических решений. Полицентризм этой литературы, у которой целых три столицы — Дублин, Лондон и Париж, — стал абсолютно органичен мировидению писателей. Так, Шеймас Хини, величайший ирландский поэт современности[606], родившийся в 1939 году в графстве Дерри, Северной Ирландии, выпускник и профессор Белфаста, решив поселиться в Южной Ирландии, спровоцировал таким образом скандал в своей стране. Свой выбор он объясняет французским журналистам следующим образом: «Если бы я, по примеру Джойса и Беккета, уехал в Париж, я бы просто последовал клише. Если бы я уехал в Лондон, это восприняли бы как амбициозный, но нормальный ход. Но уехать в Уиклоу — это было действие мало понятное […]. Как только я пересек границу, моя частная жизнь стала достоянием общественности, и о моем демарше написали в газетных передовицах. Такой вот забавный парадокс![607]» К этому исторически сложившемуся треугольнику литературных столиц в наше время следует прибавлять Нью — Йорк, т. к. его ирландское сообщество весьма влиятельно и его мнение немаловажно для литературной репутации.
После Джойса имя Беккета ассоциируется с завершительным этапом становления ирландского литературного пространства и борьбы за литературную самостоятельность. В его биографии нашла отражение вся история становления национальной литературы, и в то же время, все в его биографии эту историю отрицает. Действительно, мы можем проследить ее в творчестве Беккета, лишь реконструировав ту работу, которую он проделал, чтобы вырваться из этой почвы — национальной, лингвистической, идеологической и эстетической. Иначе говоря, чтобы понять «в чистом виде» формальную работу, проделанную Беккетом, его решительное стремление освободиться от внешних характеристик, его почти абсолютную самостоятельность, нужно от начала до конца проследить тот путь, которым он пришел к свободе формы и стиля, путь крайностей, который привел его из Дублина в Париж.
Молодой начинающий писатель из Дублина конца 20‑х годов, Беккет сформировался в триполярном ирландском литературном пространстве. Можно только удивляться важности трех столиц для ирландской литературы. Передвижения Беккета между Дублином, Лондоном и Парижем — это в то же время и литературные пути, и попытки, на эстетическом уровне, найти себе место в этом литературном пространстве, одновременно национальном и интернациональном. Важно, что, двадцать лет спустя после Джойса, оказавшись в том же положении, Беккет выбирает тот же путь, и по тому же принципу распределяются его симпатии и антипатии, его восхищение Данте и его сарказм в отношении кельтских пророков.
Он был в некотором смысле ограничен своим бесконечным восхищением Джойсом, который в то время олицетворял для него высшую степень свободы от норм, навязанных национализмом. Беккета особенно сковывала та крепкая и мощная позиция, которую нашел в Париже Джойс, и он не мог до самой войны найти свой собственный творческий путь. Единственным путем, который он себе намечал, был роман, такой, каким его сделал Джойс. Но, обреченный на подражание, поставленный в безвыходное положение, когда он не мог ни решиться на собственный литературный проект, ни даже выбрать для себя город (он долго не может решить, оставаться ли в Дублине или уехать в Париж, что тоже было бы подражанием), Беккет долго ищет выхода из этого эстетического и экзистенциального заколдованного круга.
