Мед.ведь.ма - [4]

Заниматься только учебой мне было нельзя, потому что не на что было жить. Я должна была устроиться работать, но что я умела? Ещё и без какого-либо образования. Хотя, одно умение, унаследованное от бабушки, у меня было. Я умела исцелять людей, готовя им правильные снадобья, шепча нужные слова и готовя мази. Но кто бы пошёл лечиться к шестнадцатилетней девчонке? Я устроилась санитаркой в больницу, потому что это была единственная работа, на которую меня взяли.

Я с трудом помню то первое время после того, как я покинула Тибет и перекочевала в Сычуань. Я даже не помню толком, почему оказалась именно там. Бабушкины небольшие сбережения позволили мне ехать на общественном транспорте и покупать еду по дороге, и я ехала и ехала, пока не вышла в каком-то маленьком провинциальном поселке уезда Баосин, где меня посетила мысль устроиться в больницу. Там я и осталась. Внутри меня царило жуткое одиночество, скованное пустотой. Могло бы показаться, что я слишком спокойно пережила смерть бабушки, но на самом деле боль была такой сильной, что она меня просто оглушила, парализовала и обесточила. Я была потерянной, выброшенной и раздавленной. Но почему-то жила и что-то делала, какая-то часть души бабушки, будто оставшаяся со мной, толкала меня вперед, не дав опустить руки, и я не опускала, прикладывая их к больным и пациентам, когда заходила сменить постельное бельё или помочь дойти до туалета. И им становилось легче, и они быстрее выздоравливали. Я не считала, что мне передались какие-то бабушкины способности, я просто хорошо относилась к людям и всегда хотела помогать им. Пережитый в роковую ночь шок отразился на моём сознании и я, ещё долгое время после этого видевшая кровавые сны о том, как старая женщина уходит из жизни, странно быстро наяву забыла то, как жила там, где родилась, в горных долинах, холодных и подчас заносимых снегом. Подстраиваясь под городской быт, я становилась и по повадкам и по мыслям обычной девушкой, которая никогда не видела и не слышала той ночи, в которую нагрянули неизвестные, хоть и ускорившие неотвратимое, всё же ненавистные мне. Из-за них, из-за тех плохих людей, имена которых я так и не узнала, мы прятались в самых недоступных верховьях Тибета, потеряв связи с цивилизованным миром. Из-за тех плохих людей я не смогла услышать от бабушки подробного рассказа, что же произошло много лет назад. Из-за тех плохих людей мне часто хотелось всё бросить и вернуться туда, чтобы найти их и разобраться, по возможности, в истоках своей жизни, которая, мне казалось, тесно связана с пророчеством бабушки.

* * *

Прошло почти три года, и мне оставался последний досрочный экзамен, чтобы закончить основную школу. Я надеялась поступить после этого на медицинский, для чего усердно готовилась и занималась в свободные минуты на дежурствах или всё остальное свободное время. Я давно перестала красить волосы и маскироваться, представ местным в виде эдакого чуда, напоминающего эльфов из фильмов, что я впервые посмотрела здесь, в Баосине. Но поскольку черты у меня всё же были азиатские, раскосые, многие не верили, что я не обесцвечиваю волосы и не ношу линзы. То и дело находился человек, который мучил меня расспросами, а настоящее ли у меня то или это? Я заплетала свои белые волосы и прятала под шапочку санитарки, но светлых бровей и ресниц всё равно было не спрятать. Я казалась себе жутко некрасивой, я была странной, и этим привлекала внимание, которого чаще хотелось избежать.

— Эя! — сокращая моё настоящее, но выдающее чужеродность имя, позвала меня медсестра. За три года работы я, поначалу принимаемая всеми с осторожностью и легкой неприязнью, какую испытывают к «не таким» или приезжим, заработала себе репутацию очень ответственной и исполнительной, в связи с чем, обучив меня по мелочам обязанностям медсестры, иногда врачи звали меня помочь им в чем-нибудь, отрывая от примитивных и простых забот санитарки. — Мне нужно отойти ненадолго, ты не поможешь Цзы на перевязке?

— Конечно! — отложив справочник терапевта, который старалась чуть ли не наизусть выучить, я поднялась и пошла в процедурный кабинет, где сегодня принимал травматолог, доктор Цзы. Он был одним из тех, кто относился ко мне достаточно хорошо, чтобы я не чувствовала себя белой вороной. Вороной я не была, а вот белой — да, и забывать об этом получалось редко. Я прошла по пахнущему хлоркой, спиртом и мылом коридору, свернула направо и очутилась возле нужной двери. Без слов войдя, я огляделась для ознакомления с имеющимся материалом: доктор Цзы рассматривал рентген перелома ноги мальчишки, сидящего с матерью. Видимо нужно было решать, снимать гипс или нет. Не отвлекая мужчину, я увидела в металлической миске снятые с предыдущего пациента грязные бинты и марли, и взяла их, чтобы выкинуть в мешок для подобного мусора под раковиной.

— Можно? — раздалось у меня за спиной. Я подняла глаза на Цзы, решавшего, принимать следующего, или ещё нет. Доктор скосил глаза на долю секунды.

— Что у вас?

— Поменять повязку.

— Элия, перебинтуй юношу, — бросил медик, и вернулся к обсуждению состояния ноги мальчика с его матерью. Я тщательно вымыла руки и, взяв из упаковки одноразовые перчатки, развернулась. Молодой человек, постарше меня, значительно выше и уж куда прекраснее (таких я тут никогда не видела), улыбнулся мне и сел на кушетку, ожидая, когда я подойду к нему. Натянув на пальцы обтягивающую стерильную резину, я тоже улыбнулась ему, приблизившись.