Марина - [8]

Возвращается Петька с Женькой в руках. Только тут Семеновна с удивлением замечает, что Петька какой–то не похожий на себя. Бледный, будто хмельной, напуганный.

Женька садится рядом с Семеновной. Громко мурлычет.

— Ты и вправду окотенилась? — спрашивает Семеновна.

— Мрау, — отвечает Женька утвердительно. Потом спрыгивает с постели и куда–то бежит. Красивая тетенька гладит Семеновну по голове.

— Петька, она говорит, что она моя мама, — сообщает Семеновна Петьке.

— Так она ж и есть твоя мама, — весело говорит Петька.

А сам как–то опасливо вглядывается в красивое лицо.

— Она теперь возьмет тебя в город, — говорит Петька.

Семеновна не хочет в город. Там люди живут в железных коробках, а по улицам ходят трамваи, и всякие машины без конца давят детей. Там много милиционеров.

— Я не хочу в город, — говорит Семеновна.

— Глупенькая, — не своим голосом говорит Петька. — Тебе ж в школу скоро. А мама без тебя скучает, и сестра Алечка.

А ты поедешь? — спрашивает Семеновна.

Петька молчит.

Семеновна долго думает. Так долго, что засыпает. И ей тут же снится город. Там ходят на больших ногах трамваи, а от них убегают маленькие девочки, точь–в–точь Леночки. Много Леночек. В городе много–много народу. Так много, что Семеновна не успевает со всеми здороваться. Она только кланяется и кланяется во все стороны: здрасьте, здрасьте…

Просыпается Семеновна так же внезапно, как и засыпает. В избе уже почти темно. Разговаривают мама и бабка Домаша.

— Ну, как вы тут жили? — спрашивает мама.

— Всяко бывало.

— Я вижу, Марина плохо одета… Вы очень плохо жили, а ты мне не писала, да?

— Ты присылала платья, да ей такие на два дня. Она то на проволоке повиснет, то в реку упадет, — пожаловалась бабка Домаша.

— Вот и возьму с собой. Соберу своих девочек. Але в садике место обещали, Мариночке скоро в школу.

— Еще б на годок у меня оставила, как мы жить–то тут будем без ее?

— Ну, у тебя народу тут много, — как будто бы обвинила мама, а может, так показалось.

— Что ж я? Одна в таких хоромах жить буду? Да я без них замерзла бы тут насмерть. Мужики и дрова привезут, и сена накосят. Вон, Клок у кого в очередь пообедает — половину съест, а половину нам несет. Да девка без него яйца бы не видела, мяса б не нюхала…

— Нам милостыня не нужна! — закричала мама.

— Да что ж с тобой совершилось, дочка! — вздохнула бабка Домаша. — Да в кого ж ты такая злая!

— Люди сделали, — не совсем уверенно сказала мама.

— Люди! — бабка усмехнулась. — А ты не поддавайся людям–то. Ты блюди себя такую, какую бог тебя сделал, на людей не гляди. А Петька хороший, — вкрадчиво добавляет бабка, — жалостный, рабочий мужик… Что; выпьет иногда — так ить молодой, бездомный, ему не грех. А девку–то как любит, а? С маленькой–то с ней. как играл! Она его обмочит дочиста всего, а он так на работу в мокрых штанах и пойдет… Любил он тебя ужасно! И ее любит.

— Об этом не стоит говорить, — звонко кричит мама, — не оставлю ребенка! Я не могу без нее!

Мама заплакала так горько, что Семеновна тоже не выдержала, заплакала в голос.

Бабка подбежала к ней, схватила на руки:

— А кто это проснулся? Это птичка моя проснулась, это букашечка моя проснулась, это касаточка моя плачет! А кто у нас такой нехорошенький? Кто это плачет? Да никто не плачет, никто и не думал плакать.

— Бабушка, — сказала Семеновна, — когда ты совсем состаришься и вырастешь вниз такая же маленькая, как я, я тоже буду тебя на руках носить.

Мама подошла к ним, обняла обеих сразу, а Семеновна, как умела, стала ее целовать, не понимая, почему во рту становится так солоно.

Бабка отошла, зажгла лампу, поставила ее на окно.

— Баб, зачем ты это? — спросила Семеновна.

— Посмотри, темень какая… Мало ли кто плутает, а в такую непогодь свет хорошо видать.

И правда. На крыльце забухали шаги. Открылась дверь, и в потолок ударилась лохматая Петькина тень.

Семеновна соскочила с постели и бросилась к Петьке. Он поднял ее на руки и спрятал под свою куртку. От него пахло табаком и керосином.

— Ладно, Семеновна, не на век ведь едешь…

— Ой, не на век, — подхватила бабка Домаша.

— А если и навек, — вслух подумала Семеновна. — Век–то, он ведь короче, чем до будущего лета. До будущего лета ни в жисть не поехала б.

— Цок–цок–цок, — отбивает копытами кобыла. Полем, среди поспевшей ржи. Какие–то люди ставят столбы.

— Эй, зачем это вы?

— Как зачем? Электричество ведем…

— Електричество… Слышишь, Домаша…

Дед Клок правит кобылой. Васятка Уткодав на телеге рядом с Семеновной.

— Не забудешь?

— Не–а…

— Помни, что ты моя невеста…

— Ага…

Не забудешь никак?

— Никак не забуду.

— Побожись.

— Святой истинный крест, чтоб мне на месте провалиться!!!

— Ну, я тогда домой побег, а то матка хватится, а меня–то и нет. Прощай!

— Прощай, Васятка… Прощай…

— Не забывай, Семеновна.

Васятка соскакивает с телеги и так и остается стоять на дороге. Долго стоит, пока лошадь не увозит Семеновну.

— Эй, Семеновна! — кричат с поля бабы.

Дед Клок тормозит кобылу. Побросав работу, бабы подбегают к Семеновне.

— Ну что, Семеновна, уже?

— Да. Семеновна не совсем ясно понимает, что «уже».

— Значит, все?

— Ты нас помни. Слышишь, помни… Помни нас, Семеновна. Пиши.