На обратном пути Бык остановился под спотом тусклого освещения и поднял голову к афише. Глянцевая бумага, черная с красным, печаталась здесь, в Дартсаршери, на древнем как мир станке. В левом верхнем углу из-за таблицы выглядывала маска ромульянина, в правом нижнем углу скалился Горо, изображенный очень похожим. Почему именно он, вопросов не вызывало — сорок два боя, самый старый и самый сильный кассин Колизея. Бык поискал его место в таблице и удивился — далеко не первая треть и даже не вторая, ближе к концу, а потом догадался. Имена шли сверху вниз по убыванию суммы принятых за последнюю неделю ставок. Это было удобно для посетителей, не знаешь на кого ставить — ставь на того, на кого и большинство, не прогадаешь. Горо редко выходил на арену, полученные травмы позволяли ему собраться на один-два боя в месяц, слишком мало, чтобы подогревать народную любовь к себе, когда на слуху постоянно имена новых фаворитов.
Бык поднял руку, содрал одну из таблиц со стены, смял в кулаке и, не найдя куда выбросить, сунул себе в карман. Ее место осталось зиять на стене, выбитым зубом в ряду других, здоровых, крепких и бесчувственных.
Пройти сквозь букмекерскую во время приема ставок на «парад планет» было задачей трудной. Бесконечные толпы народа давились в окошки и совали туда кредиты, о происхождении которых на Марахси никого не спрашивали. Разношерстные туристы со всем своим барахлом в руках делали зал подобием вокзала. Прибывающие и убывающие смешивались лицами в цветном калейдоскопе, где никому не было дела до того, кто снует за их спинами в направлении дверей на лестницу, уследить бы за кошельком и очередью, попутно сверяясь с цифрами на табло.
Уровнем ниже находилась квадратная площадка с тяжелой крышкой люка, которая была сейчас открыта. Несколько униформистов, стоя у провала в нижний коридор, сверялись со списком, отправляя ходунка за кассинами, назначенными на открытие «парада». Такой же список был у Быка, поэтому он постоял немного рядом и посмотрел, как служители вытягивают из темноты прибежавшего за ходунком молодого парня в войлочной робе. Парень был бледен и страшно нервничал.
— Следующий пошел, — крикнул ходунку униформист. — Пятьсот четвертая, Волк.
Ходунок с лязгом укатился в указанном направлении.
— Страшно? — спросил Бык у кассина, имя которого так и не вспомнил, а смотреть не стал.
— Дюже боязно, — с готовностью ответил тот, двигая лопатками по шершавой стене, у которой его поставили, чтобы вывести потом наверх со всеми вместе. — Кажись, как не вертайся, все едино схороняют.
— Может не тебя, а противника схороняют.
— Вот кабы циферь не забыть, кака положена для чиба.
— Не забудешь, — успокоил его Бык. — Ты же не первый раз на арене.
— Шестый, — расплылся в улыбке кассин. — А все едино как впервой.
Когда количество кассинов у стены выросло до пяти, Бык достал сигареты, зажигалку, потом посмотрел на униформистов и махнул рукой.
— И так дышать нечем, — объяснил он. — Внизу покурю.
Рабочие проводили его фигуру, взявшуюся за поручни железной лестницы, равнодушными взглядами, и вернулись к спискам.
Спускаться вниз было легко, а вот подниматься трудно — вместо ступеней были приваренные к боковинам прутья, лестница была длинной и практически отвесной. Поэтому ходунка не поднимали совсем, а только глушили и оставляли до следующих вызовов. Все это Бык подумал мельком, останавливаясь так, чтобы униформисты его видели. В этом положении он выкурил первую сигарету. Потом вторую. Ходунок еще пару раз пробежал мимо него, причем один раз пришел порожняком, потеряв где-то кассина, и отправился за ним снова. Бык после этого отступил немного дальше, на самый угол первого поворота. Там было слепое пятно, которое не видел Саммю на своих камерах, там пошли в ход третья и четвертая сигареты. Ходунок неутомимо продолжал водить к лестнице смертников.
Ждать после девятого кассина пришлось недолго, лязг ходунка он услышал еще за несколько метров, а когда тот вынырнул из темноты, Бык мгновенным ударом кулака остановил его. Простейший механизм замер как вкопанный, потихоньку щелкая внутри корпуса какими-то пружинами, заточенными на дальнейший бег. Мальчишка догнал робота, вовремя затормозил и остановился как вкопанный, глядя на Быка. Поверх кассинской робы на его плечах болталась жилетка Старухи, глянцевая, похожая на кожаную, со множеством карманов, куда она обычно отправляла подарки с хозяйского стола. Эту жилетку знали все, носить ее так открыто было почти вызовом или каким-то символическим аутодафе, но Бык не стал говорить об этом. Презирая себя за слабость, сказал быстрой скороговоркой другое:
— Что бы тебе ни предлагали перед боем — не ешь. И не пей. Скажи, что тошнит от волнения и бери с собой, только не отказывайся. Понял меня?
Чувствуя себя жалким, он посмотрел мальчишке в глаза, где опять увидел не то, что ожидал. Не растерянность, не благодарность, не испуг, а что-то другое. Значит и в тот раз не показалось.
— Я понял, Бык. Ничего не есть и не пить.
— Хорошо.
Бык толчком запустил ходунка снова и кивком головы велел мальчику следовать за ним. Ему не хотелось, чтобы он заметил, как у него дрожат руки. А они дрожали, словно он тяжесть какую-то нес и вот, сбросил. Легче стало, но спокойнее — нет.
