Маленькие становятся большими (Друзья мои коммунары) - [15]

Но Фунт не уходит. Мы уже протоптали тропинку от дома к ели. Только куртка, покрывающая головы, виднеется над краем снежного коридора.

— А дальше что? — спрашивает Фунт.

— …Тепло, — рассказываю я. — Оттого, что все так страшно боялись и так устали, хочется спать. А один мальчик, даже не мальчик, а паренек Витальо Сазанье, говорит: «Товарищи! Засыпать нельзя. Тепла хватит ненадолго. Мы погибнем тут. Надо сейчас же рыть траншею к вулкану и через кратер вулкана уйти в глубь земли. Там тепло и можно жить. Сейчас же, пока есть силы и время…»

В этот момент Аршанница, как коршун, налетает сверху. Он сдергивает куртку и обнаруживает под ней наши дрожащие, прижавшиеся друг к другу фигуры. Мы пытаемся бежать, но поздно. Мстительная рука швыряет нас в снег. Потом поднимает Фунта и тащит за собой.

Одному в саду скучно, и я тоже бреду домой. По правде говоря, надо сесть за уроки. Скоро привезут дрова, и, как только здание оттает, начнутся занятия, а первый урок — литература. Ольга Спиридоновна велела каждому написать сочинение на вольную тему.

Может быть, написать то, что я рассказывал Фунту?..

Я сажусь к столу, беру ручку с пером, но руки замерзли и писать не хочется. Откладываю ручку и принимаюсь бродить по коридорам, заглядывая в открытые двери. Внизу, в клубе, сидит Лида Быковская, очень старательная девочка с беленькими, всегда на удивление аккуратно заплетенными косичками. На коленях у Лиды маленькая подушка. Иногда она прячет руки под подушку и, отогревшись, продолжает писать, от старательности высунув кончик языка.

«Надо и мне браться за уроки, дело плохо», — с тоской думаю я, но ноги по собственной воле движутся вниз, в кухню. Тут сейчас самый лучший час. Кончился ужин, но печка не остыла еще. Артель, дежурившая по столовой — «распределение», как она называется, — собралась вокруг котла из-под каши. Дверь заперта, но я стучусь, и мне открывают.

Нет ничего вкуснее, чем розовая корка пшенной каши, оставшаяся на стенках котла. Староста срезает ее ножом, она длинными змеями падает на дно, и каждый ест вдоволь.

— Можно? — спрашиваю я.

— Только расскажи что-нибудь, — разрешает староста.

И я рассказываю ту же самую историю:

— Все глубже по узкому жерлу вулкана забираются люди. Теплее становится от подземного огня. И вот перед глазами открылась пещера со светящимися стенами. «Мы спасены!» — воскликнул Витальо Сазанье.

Легко и гладко течет рассказ, заедаемый пшенной коркой. И чудесная мысль приходит в голову: зачем писать сочинение, мучиться? Возьму с чердака пачку исписанной бумаги — ее там сколько угодно, — буду переворачивать листки и рассказывать, а все подумают, что я читаю.

Вот наконец привезли дрова. Растаял лед в аквариуме, и золотая рыбка ожила, ударила хвостом и метнулась к стеклянной стенке. Звонок сзывает на урок. Я иду вместе со всеми, но мне не весело. Ольга Спиридоновна уже в классе. Круглые ее, веселые и насмешливые глаза глядят прямо в душу.

— Ну, — начинает Ольга Спиридоновна, — Алеша нас сегодня удивит. Смотрите, какую рукопись принес — целый роман!

Первая читает Лида, моя очередь за ней.

Лидино сочинение называется: «Четыре времени года». Вначале бывает весна и прилетают ласточки; потом лето, и все работают на полях; золотая осень — тогда собирают урожай; красавица-зима — дети надевают коньки и идут на каток…

Ах, какая все это чепуха! Мне представляется город, каким мы видели его, когда бродили с Мотькой по Москве. Стоят трамваи, примерзшие к рельсам, горит дымный костер, дует ледяной ветер, обмораживающий щеки, трудно дышать…

— Алеша! Ты заснул, Алексей? — окликает Ольга Спиридоновна. — Читай, мы слушаем!

Сердце бьется так часто, что даже больно. Листки лежат на коленях, но все слова исчезли. Только круглые, все знающие, насмешливые глаза сверкают впереди. Надо ни о чем не думать, как будто рядом один Фунтик, а кругом безлюдный сад.

Я набираю воздух в грудь и начинаю читать:

— Это, значит, было, значит, после того, значит, когда солнце, значит…

— Подожди! — перебивает Ольга Спиридоновна. — У тебя так и написано через каждое слово «значит»? Не волнуйся и читай, как написано!

Легко сказать «не волнуйся и читай, как написано»! Много бы я отдал за то, чтобы у меня было написанное сочинение. «Значит» разрывает фразу, от него невозможно избавиться: «значит… значит… значит…»

— В чем дело, Алеша? Дай я сама прочитаю.

Ольга Спиридоновна протягивает руку, спокойно берет пачку листков, смотрит на первую страничку, быстро листает вторую, третью, четвертую…

— Ну, слушайте, ребята, — говорит Ольга Спиридоновна. — Слушайте Алешино сочинение: «Тетрадей для чистописания — 100 — 25 коп., грифельная доска — 1–3 руб. 15 коп.»

Чуда не произошло. Я поднимаюсь и выхожу из класса.

Что мне делать? Можно выброситься из окна второго этажа, в снег, чтобы разбиться, но не совсем. Или лучше убежать, стать знаменитым буденновцем и только через много лет вернуться в коммуну.

Я думаю, думаю и ничего не могу придумать…

КЛУК

«Счастье не имеет ни прошлого, ни будущего, только настоящее». Больше читать не хочется, и я закрываю книгу. За окном, в саду, почти нельзя различить тропку — ее занесло снегом, только чуть темнеет крошечная ложбинка. Сколько раз мы с Фунтом ходили по этой тропке! Зимой, весной, осенью — от дверей столовой к расщепленной молнией ели. Шли, прикрывшись одной курткой. Сперва она была почти целой, а после через нее стал просвечивать лоскуток неба, и это было даже лучше.