Будто бы жил, будто бы умер
Последняя, грустная сказка известного сказочника
13 февраля 2014 года исполнилось 30 лет со дня смерти замечательного писателя-сказочника Александра Шарова (1909–1984). Но писал он не только сказки. Роман «Смерть и воскрешение А. М. Бутова» был закончен автором незадолго до смерти и никогда ранее не публиковался.
В самые последние годы Александр Шаров наконец опять прорвался к своей аудитории, как детской, так и взрослой: несколько ведущих издательств большими тиражами опубликовали детские книги писателя, впервые вышел сборник его фантастики. Неновый «по возрасту», текст романа, несомненно, нов не только фактом своего появления, но и творческой манерой, в которой написан.
Александр Шаров как писатель многообразен. Ему принадлежит не один сборник великолепной реалистической прозы («Повести воспоминаний», «Я с этой улицы», «Жизнь Василия Курки», «Окоем» и др.). Он автор замечательных детских сказок («Приключения Ёженьки», «Человек-Горошина и Простак», «Кукушонок, принц с нашего двора» и множества других), автор художественно-публицистических книг («Маленькие становятся большими», «Волшебники приходят к людям» и др.), автор книг научно-популярных («Жизнь побеждает» и др.). Он признанный автор-фантаст, иронические и глубоко антисоветские тексты которого чудом проходили цензуру и смогли быть полностью опубликованы лишь в наше время («Остров Пирроу», 2010).
Недавно опубликованный роман-притча во всех отношениях является итоговым для творчества писателя. В нем соединены все творческие достижения автора: его глубокая реалистическая проза неразрывно сплелась здесь с элементами фантастики, сказочности. Но сказка эта невеселая.
Жил-был в Стране Советов тихий человек Александр Максимович Бутов. Бывший студент-отличник, небесталанный начинающий поэт, потом — фронтовик… В 80-х преподает в вузе, женат, имеет сына. Но эти анкетные данные при ближайшем рассмотрении оборачиваются драмами. Будучи студентом, отвернулся от своего обожаемого, но опального профессора; на фронте не смог спасти вверенных ему людей, более того — послал их, как тогда было «принято», на верную гибель; на преподавательскую работу попал по протекции однополчанина-особиста; отношения с женой благополучно разрушились; сын вырос безжалостным подонком.
И вот, когда подошел конец этой жизни, Бутов словно со стороны слышит взвешивающие его судьбу голоса; если не видит, то ощущает присутствие и еще живых, и уже ушедших людей, которые прошли через его жизнь, которым он сделал плохое или хорошее, а может, ничего не сделал, когда мог бы: «Теперь и Бутова, точно давнее, юношеское это стихотворение было пророческим, подхватил ветер смерти; и, задыхаясь в нем, он почувствовал самое последнее, вероятно, желание — ощутить корни, которые соединяли его с людьми, с землей, хоть бы почувствовать, что они когда-то были. Были или не были?» У нас на глазах его фамилия становится вещей, превращаясь в оборот «будто бы». Будто бы жил, будто бы был такой…
Лирический роман-притча Александра Шарова начинается со смерти героя. Проведя нас через времена сталинских «чисток», годы Великой Отечественной, нелегкое послевоенное время, автор закольцовывает композицию, возвращаясь опять к середине 80-х годов ХХ века, к времени ухода героя из жизни и посмертного суда над ним.
Кто же победит в страшном споре: исчезнуть Бутову совсем из этого мира или ему оставят шанс на возвращение? Писатель отвечает на этот вопрос: только память других людей и творчество даруют человеку бессмертие. И такое бессмертие не сможет отнять никакая сила.
Герой Александра Шарова обретает себя после смерти, а новые публикации книг писателя — бесспорное подтверждение его правоты.
Анна Арсеньева, НГ EX LIBRIS
Бутов лежал на недавно открытом в Т. Втором городском кладбище, которое пока так просто и именовалось: «Новое». Покойников было еще очень мало, а на участке Бутова и совсем никого. Этот его участок был временно ограничен лишь четырьмя колышками с протянутой между ними серой бечевкой.
Участок был квадратный, довольно просторный: рыжие кочки в жесткой увядшей траве, поднимающиеся над стылыми лужами. Дальше во все стороны точно такие же квадраты, ограниченные единственно колышками и бечевкой. Только на одном успели воздвигнуть большой черный крест на каменном надгробье. А там — снова плоская земля, узенькие дорожки между участками, полузалитые водой, на горизонте серо-бурый дощатый забор. Места незавидные — должно быть, поэтому их и определили под кладбище.
— И правильно, — вяло подумал он.
Мысли ворочались тяжело, скучно, как бывает, если наглотаешься снотворного, но сон тебя не взял. Такое состояние тянулось ровно и однообразно с того момента, когда ужасная боль в сердце разом оборвалась и Бутов вначале подумал: «Вот хорошо!», но не обрадовался и по отсутствию радости — горя тоже не было, — догадался: «Да ведь я умер, преставился, как говорится».
А потом он ничего не видел, не чувствовал и очнулся только на третий день; это он понял, потому что там, далеко, в месте, которое еще несколько дней назад он называл «домом», там, в другом, живом измерении, на столе в бывшей его комнате стояли закуски; приходили гости, суетилась жена, и по общему разговору можно было понять, что готовятся отмечать «третины».
![Камешки на ладони [журнал «Наш современник», 1990, № 6]](/storage/book-covers/a8/a894e9dfa835c638eeb9ba7e592b34226a6720c4.jpg)